Армейские рассказы - стр. 32
– Наш главный дед будет, – шепчет мне Семуткин, сидящий рядом, мой товарищ по КМБ.
– Вы знаете, – продолжает сержант, -что вас останется только десять человек. За неделю доп подготовки мы выберем, кто останется в нашей роте, а кто нет. И не обязательно быть хорошим водителем, чтобы остаться у нас. Мы про каждого из вас знаем всё, – он делает многозначительную паузу и окидывает нас суровым взглядом, – ваши сержанты по КМБ дали всем вам характеристики. И, можете не сомневаться, мы точно знаем, кто из вас крыса, а кто балбес. В конце недели у вас будет стокилометровый марш в качестве экзамена. Тем, кто останется служить с нами, сразу хочу сказать, что вам очень повезло – наша рота лучшая в бригаде. Во-первых, у нас вообще нет дедовщины, – после этих слов по аудитории пробежал говорок, – во-вторых, у нас нет воровства. Ну а в-третьих, у нас самые лучшие офицеры, – Лорченко резиново улыбается, повернувшись к капитану, сидящему за офицерским столом. Тот отвечает ему широкой улыбкой, недоверчиво качая головой.
Старший сержант мне нравится. У него доброе открытое лицо с правильными чертами, он много шутит и улыбается. Если главный дед такой, то жить можно. А слова о том, что в роте нет дедовщины и воровства обнадëживают и успокаивают.
После старшего сержанта слово берёт капитан и долго рассказывает нам о распорядке дня в роте, правилах отдыха и нарядах, назначениях помещений и кабинетов в роте.
Ленинская комната, в которой нас собрали, уже почти двадцать лет называется комнатой досуга и информирования, но что поделаешь, если советская терминология с её товарищами и повсеместными сокращениями намертво сплелась с армией, её бытом и лексиконом. Да и сказать «ленинская», или просто «ленинка» намного проще и быстрее, чем каждый раз повторять «комната досуга и информирования».
Вскоре с поста дневального раздаётся команда:
– Рота! – и это «рота» звучит лениво и как будто с одолжением. Даже не «рота», а как-то «ро-о-ота» и совсем без восклицательного знака в конце, – приготовиться к построению на приëм пищи.
Дружно встаëм всем младшим призывом и выходим на построение. Черпаки с дедами остаются сидеть на местах и только после того, как мы выходим из комнаты, начинают вальяжно, не торопясь, выбираться со своих мест.
Через десяток минут вся рота построена перед казармой, но уйти на обед мы никак не можем.
– Не понял, – Лорченко закрывает глаза и быстро трясёт головой. Пересчитывает нас ещё раз, – одного не хватает!
– Ну старший и средний призыв на месте, – раздаётся из строя.
– Борик, – кивает сержант себе за спину, – метнись посмотри в роте – кого не хватает.
– Блин! – тут же возмущается невысокий и худой стриженый под ноль солдат, – чего я сразу?
– Потому, что я так сказал! – Лорченко нагибается вперёд и чеканит каждое слово.
Тут из казармы выбегает Подаченко и запрыгивает в строй. Тут же принимает вид серьёзный и отрешенный. Сержант наклоняет голову и медленно поворачивается к опоздавшему. Высокий, крепко сбитый Подаченко каланчой возвышается над сослуживцами. Светлые соломенного цвета волосы и узко поставленные глаза вкупе с правильным арийским профилем делают его похожим на немецко-фашистского захватчика, гордо марширующего по захваченным территориям с огнемётом наперевес.