Армейские рассказы - стр. 26
– Да, восьмёрку строгача влепили, – отвечает Козятников, – жалко пацана, конечно.
– Вот, рапаны, – поднимает палец вверх Шабалтас, – слушайте, как не надо в отпуске себя вести. Служил, короче, в Светлогорске в отдельной роте чувак по фамилии Пономарь, и пошёл он, значит, в отпуск…
– А когда ты идëшь в отпуск, – перебивает его Козятников, – тебе нельзя за руль, нельзя купаться, нельзя бухать, ты собственность государства.
– Бухать нельзя?! – доносится возмущëнное откуда-то с краю поляны.
– Кому там, бл*дь, бухать не терпится? – Шабалтас выворачивает голову назад, высматривая возмутителя спокойствия, но возглас уже растворился в зелёной камуфляжной массе, – да, – продолжает он, – бухать нельзя. А вот Пономарь, как раз, и пошёл бухать с друзьями, и девку свою с собой взял. Ну, в общем, бухали они, бухали, и решил он бабу эту отодрать. А она и не против была. Короче, он её оттарабанил, потом ещё кто-то, и ещё… В общем по кругу пустили. Но её никто не насиловал, всë по согласию. А потом все конкретно накидались, и стало им скучно. И решили они снять кино на телефон. И сняли, – Шабалтас довольно улыбается и окидывает взглядом притихший взвод, после чего продолжает: – и на этом история могла бы и закончится, но кино это пошло по городу гулять с телефона на телефон по блютузу, понятно, да? И дошло до мамки этой бабы. И у мамки возникли некоторые вопросы к сценарию. Короче, сказала эта баба, что её изнасиловали, и даже, говорят, заплакала. Написали они, значит, заяву в ментовку, ну и тут закрутилось. Пономарь к этому времени уже на дембель ушёл, но его задним числом под трибунал отправили и стали судить. А баба эта его любила, оказывается, и когда поняла, что ему пи*да, заявление забрала и сказала, что всë было по согласию.
– И что, отпустили? – спрашивает кто-то.
– Ага, – усмехается Козятников, – аж два раза. Там несовершеннолетние были на хате, и Пономаря по двум статьям: изготовление и распространение порнухи и вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. Итог – восемь лет строгого режима. А баба эта, говорят, повесилась.
– Да ничего она не повесилась! – возмущается Шабалтас, – она сейчас встречается с черпаком из той же части.
– Может и так, – легко соглашается Козятников, – а вот про него нам рассказывали, что на зоне его уже опустили, он же по статье нехорошей пошёл…
Мы замолкаем и перевариваем информацию. Сержанты, довольные произведённым эффектом, улыбаются и окидывают нас взглядом.
– Вот так, – подводит итог Шабалтас, – жизнь себе сломал, восемь лет коту под хвост.
– Ну чего коту под хвост? – философски возражает Козятников, – в тюрьме тоже люди живут, чем-то занимаются, даже интересно, свой мир особенный.
– Так иди, вон, Андриянца *бани из калаша, – смеётся Шабалтас, – и узнаешь, что там за мир.
Их беседа резко обрывается воинственными криками, разразившимися из ближайших кустов и шквалом шишек, вдруг вылетевшими оттуда в нашу сторону.
– ГРАНАТА! – вразнобой, на все лады, многоголосо доносится из зарослей, и мы подвергаемся обстрелу маленькими коричневыми снарядами.
– Взвод! К бою! – орëт Козятников и одним движением скидывает с плеча автомат.
– Занять оборону! – подхватывает Шабалтас, – по кустам огонь!
– Мы хватаем автоматы и вскакиваем на ноги. Брызнув в рассыпную начинаем активно отстреливаться, становиться весело и задорно. Из зарослей выскакивает младший сержант Пикас с двумя автоматами наперевес и начинает поливать нас огнём от бедра. Он перемещается боком по-крабьи, пули свистят мимо него, не причиняя урона. Точно Рэмбо он врывается в наши ряды и начинает стрелять налево и направо.