Арлекин - стр. 42
Жан-Клод и Реквием обменялись взглядами, смысл которых я точно не поняла, но ничего для нас доброго в них не было.
– Да выкладывайте, черт побери!
– Этого не должно было случиться, ma petite. Либо это нападение какого-то другого вампира, достаточно сильного, чтобы нас обмануть, или же Арлекин нарушает свои собственные правила. Он и в рамках этих правил смертоносен, если же рамки сломаны…
Жан-Клод закрыл глаза и обнял меня. Обнял крепко.
Натэниел стоял рядом с нами с неуверенным лицом.
– Так что мы можем сделать?
Жан-Клод посмотрел на него и улыбнулся:
– Очень практично, mon minet. Ты практичен, как наш Мика. – Он обернулся Реквиему: – В Лондоне начиналось так?
– Да. Одна из масок Арлекина умеет усиливать эмоции, связанные с желанием, – но только те эмоции, которые уже в нас есть. Поначалу это было очень тонко, потом стало сильнее. Честно говоря, то, что сегодня произошло с Анитой, у нас проходило незамеченным. Просто было такое впечатление, что все пары вдруг захотели довести отношения до физической вершины.
– А стало сильнее – это как? – спросил Натэниел.
– Не знаю, был это тот же вампир или нет, но они стали вмешиваться, когда мы использовали силы линии Белль. И похоть давала жуткие результаты.
– Жуткие – насколько? – спросила я.
– Ardeur в худших его вариантах.
– Черт, – сказала я.
Натэниел коснулся моих плеч, Жан-Клод раскрыл объятия и обнял нас обоих – я оказалась плотно зажата между ними. И тут как будто смогла перевести дух.
– Все лучше и лучше, – выдохнула я.
– Чем больше ты прикасаешься к основе своей силы, тем больше уверенности обретаешь против масок Арлекина. Поначалу, – сказал Реквием.
– «Поначалу» – в каком смысле? – спросила я.
– Кончилось тем, что нашего мастера мучили независимо от того, к кому он прикасался. Все, к чему он притрагивался, портилось, а всякий, кто касался его кожи, бывал отравлен.
– Отравлен чем? – уточнила я.
– Арлекин обратил наши силы против нас, Анита. Весь наш поцелуй состоял почти целиком из линии Белль Морт. И наш дар был обращен против нас, поэтому клинок вонзился глубоко, и нам пустили кровь.
– Элеонору и Родерика не мучили, – напомнил с дивана Байрон. Мы обернулись к нему, не разрывая объятия.
– Не так. Ее сперва так же доставали, как и нас. Ее так тянуло к Родерику, что она работать не могла.
– Но когда, как ты это назвал, нас охватило безумие, их оно пощадило, – сказал Байрон. И в его голосе слышалась сдержанная злость – или что-то к этому близкое.
Жан-Клод обнимал меня и Натэниела, а Натэниел обнимал его, так что стало трудно дышать – не от вампирских фокусов, а просто от тесноты. Жан-Клод чуть подался прочь, и Натэниел поступил так же. Жан-Клод подошел к столу, увлекая нас за собой, оперся на край, притянув меня спиной к себе. Натэниел сел на стол, не доставая ногами до пола. Но рукой он держался за руку вампира, будто боясь отпустить. Кажется, все мы боялись.
– Безумие – это что было? – спросила я.
– Трахались до отключки мозгов, дорогая.
Я стала думать, как бы это сказать прилично. Байрон засмеялся.
– Ну и физиономия у тебя, Анита! Да, секс – наша суть, и мы чертовски много им занимаемся, но ты же хочешь иметь выбор, да? – Он посмотрел мимо нас, на Реквиема. – Ты же не любишь, когда тебя лишают выбора, любимый?
Реквием глянул на него так, что у того сердце должно было застыть в груди, не то что слова на губах, но Байрон уже давно мертв, а мертвые сделаны немножко из другого теста, они покруче живых. А может быть, Байрону стало все равно.