Архив изъятых голосов - стр. 25
– И что будет, если я сейчас просто отпущу тебя?
– Тогда ты выйдешь за пределы истории протокола, – сказал герой, не отводя взгляда. – Тебя спишут. Из памяти, из регистров. Как будто тебя не было вовсе.
– А тебя?
– Меня?.. – он чуть усмехнулся, по-детски и страшно свободно. – Меня уже нет здесь. Я уже в другом ритме.
Оператор перевёл взгляд на город: перед ним десятки экранов, сотни окон, тысячи лиц, и ни одного настоящего вздоха, ни одной эмоции, не отфильтрованной ИскИном. Он задержал дыхание, а затем медленно выпустил его, как будто впервые позволил себе дышать не по счёту.
– Покажи мне музыку, – сказал он.
Герой достал шкатулку, словно извлекая из глубины своего нутра сердце, которое всё это время било в другом ритме, и, как только предмет оказался на свету, на лице оператора отразилась сразу две эмоции, взаимоисключающие, но неразделимые: первобытный страх и неистовая жажда, жажда услышать, почувствовать, вспомнить. Он щёлкнул крышкой, и знакомая лютневая мелодия зазвучала вновь, но в этот раз, будто ощутив присутствие новой, непривычной для неё крови, она мгновенно разрослась в богатый, почти хоровой всплеск, отголоски которого вибрировали в воздухе, словно музыка вплеталась в саму ткань пространства.
Оператор закрыл глаза, как человек, впервые за долгие годы впустивший в себя неподконтрольный звук, и по его щеке скатилась одна-единственная слеза – чистая, прозрачная, лишённая стыда, как признак того, что он всё ещё способен чувствовать. Вдалеке, словно напоминание о том, что мир снаружи ещё существует и следит, завыли сирены, в этом секторе начиналась операция тотального глушения, означающая, что любые живые сигналы будут подавлены в ближайшие минуты. Герой закрыл крышку шкатулки, и мелодия тут же оборвалась, как дыхание на морозе.
– Встряхнись, – сказал он мягко, почти с нежностью, в которой пряталась сила. – Мне нужно попасть в Архив Запора. Сможешь показать путь от камер?
Оператор кивнул с тем выражением лица, какое бывает у людей, внезапно понявших, что падение – это не конец, а начало нового выбора.
– Подземный сигма-коридор. Я проведу до вентиляционного шлюза, но дальше проход запрещён. Я отключу карту и закрою запись.
Он надел шлем, но визор не опустил, оставив лицо открытым, словно больше не опасался быть увиденным. Красный индикатор на его горле погас, окончательно подтверждая, что операционная связь прервана, он вышел из сети.
Они шли рядом, в полной тишине, вдоль пустынной эстакады, над которой фиолетово-серый свет сумерек, окрашивающий мрамор зданий в оттенок запёкшейся глины, казался не небом, а куполом глубокой сна, сквозь который едва-едва пробивался серп настоящей луны. Лезвие её света – тонкое, почти невидимое ускользало от цифровых фильтров, и хотя система пыталась поглотить этот отсвет, она пока не справилась.
Увидев лунный блик, не прошедший через ИскИн, герой, затаив дыхание, прошептал:
– Clair de lune.
Оператор вскинул брови – знание забытых языков, особенно романских, было серьёзным нарушением, но герой лишь улыбнулся, без стыда, с лёгким вызовом:
– Музыка Верлена. Она родилась задолго до ИскИна. И всё ещё жива, вон она, в небе.
Почти в ответ крохотный, зловредно-саркастичный облачный фрагмент за куполом отразил короткий луч, который, пробившись сквозь сеть, упал прямо на шкатулку – её крышка тихо звякнула, будто подтверждая услышанное.