Архив изъятых голосов - стр. 16
Стань их языком, – повторила Тень, обретая в холодном дворе больше очертаний; её шорох перекликался с дождевыми нитями.
Он обвёл взглядом стену. В метре от земли бетон был выщерблен временем; из щели торчала старая дренажная труба, уходящая в нутро комплекса. На стенке рядом с отверстой ржавчиной углем была выведена малозаметная надпись: «СП» – Служба Потерь. Ещё во времена купола здесь принимали списанные предметы, которые алгоритм признавал «эмоционально небезопасными» и отправлял в известковый крематорий. Если голоса в шкатулке действительно принадлежат лишённым слов, их письма могли уцелеть именно там: в яме, где сжигали всё, что могло заставить сердце сорваться с метронома.
Ни сирена, ни топот погонщиков пока не вырывались в колодец; бетон заглушал рации. Нужно действовать, пока поисковики теряют его след в ветвях коридоров.
Он втянулся в трубу боком, дышать пришлось ртутно-узким воздухом, пропитанным сыростью да горелой известью. Под ладонями хрустела соль, а на языке поселился отвратный привкус меди, казалось, сам воздух корродировал. Шкахатулка вибрировала чаще; на ощупь крышка стала теплее, словно кто-то изнутри долго стучался кулаком.
– Потерпи, – прошептал он, – сначала нужно найти письмена.
Труба оборвалась над арочным ходом. Внизу темнел узкий тоннель, выложенный кафелем цвета вываренной кости; лампы тут давно погасли, но от стен шёл ровный зелёный отсвет – фосфорила плесень, росшая на просоленных швах. В воздухе висел такой густой запах формалина, что даже соль не могла его разъесть.
Он спрыгнул, сел на корточки. В просвете туннеля чуть дальше поблёскивала алюминиевая дверь с гербовой эмблемой бывшего ЦЭР – зигзагообразный равноконечный крест, разделяющий три слога: ПО-ТЕ-РЯ. Запорный цилиндр был срезан кем-то изнутри, а пол под дверью был усыпан старым пеплом и белыми остатками крупой сгоревшей извести.
Когда он ступил на крошку, шкатулка задребезжала так яростно, что пришлось прижать её обеими руками. Слабый латунный щелчок, и крышка сама нашла щель. Оттуда вырвался тончайший перезвон, похожий на вибрацию затухающих нитей фортепиано. Видение ударило, не дав опомниться.
Третий зал памяти. Полигональный зал интенсива: флуоресцентные лампы, завёрнутые в шумоподавляющую оболочку, а посреди женщина в бумажной ночной рубашке держит в ладонях пустоту, будто ребёнка, которого изъяли. Она повторяет только беззвучное «где». Рядом пластиковый контейнер с марк-наклейкой «ЭМПАТ-ИЗЪЯТИЕ / Субъект 213-А». Запах асептики превращается в кислый туман.
Крышка опала сама. Вены на руке налились огнём: фрагмент закончился, но хвост воспоминания остался в нём, будто заноза.
Третий аккорд – безымянная потеря, – прошептала Тень. – В списках ЦЭР его нет, но женщина искала голос ребёнка.
Он отдышался, пальцы мелко дрожали. Блокнот дрянулся из кармана: на открытой странице чьи-то тонкие буквы, не его, вывели свежую строчку: «3. Интенсив. Пустая колыбель. Опекун: Ц.»
«Ц.» снова. Вопросы закружились с новой силой:
· Цензор ведёт его по следам изъятий или Цветаева – по следам ненаписанных пьес?
· Если духу Loa нужен посредник, значит ли это, что каждое воспоминание само найдёт плоть, едва прозвучит?
Над ухом хрустнула плитка – в дальнем конце коридора открывали резервный шлюз. Шаги загремели по кафелю: операторы продвигались колонной, тепловые камеры выискивали свежий след.