Архив изъятых голосов - стр. 11
Он провёл пальцами по пылающему шву Loa, словно задавая себе ритм. Решение оформилось не как мысль, а как движение: проверить, где заканчивается витрина. Он обогнул стекло, и двинулся вдоль заброшенного ряда павильонов. Каждый из них носил шрамы прошлого: над ними всё ещё висели неоновые табло, некогда яркие, теперь покрытые солью и пылью, как надгробья забвения. «Сувениры Счастья», «ГАММА-СОН: бонус-сновидения», «Bypass Боль» – их названия казались теперь либо насмешкой, либо непонятным кодом, который никто больше не расшифрует.
На стенах облезали рекламные видеоленты, высохшие, как листья в засуху. Их пластик стал хрупким, и ломался при малейшем ветре, как слюда. Но за фасадами всё ещё оставалось оборудование – микродинамики, встроенные в стены, шептали, когда мимо них проходила вибрация. Шептали не слова, а ритмы, ритмы – не звуки.
У одного павильона он заметил полуопущенную рольставень. Сквозь прощелье тянуло воздухом – влажным, сладковатым, как дыхание в плотно завешанной детской. Рециркуляция там всё ещё работала, и это казалось неправдой. Он потянулся, и ухватился пальцами за нижнюю планку. В тот же момент коробка отозвалась тёплым, лёгким, уверенным толчком, будто не просто позволяла, а настаивала.
Он пролез внутрь, темнота обволокла сразу, не пугающая, а приглушённая, словно его ждали. Здесь всё было мёртвым: глухие стеллажи, пустые вешалки, витрины без содержимого, но в глубине виднелись вспышки. Диодная гирлянда, полумёртвая, пульсировала, как сердце, бьющееся неуверенно, с паузами. Свет не был постоянным, он жил, как влюблённый подросток, чьё сердце замирает, стоит только кумиру пройти мимо. Под этими лампочками лежала стопка картонок – пустые коробки из-под тех самых «подарков любви», и одна, лишь одна, оказалась с обратной стороны подписанной.
Мелом или воском – неясно, но детской рукой, неровно, по-детски цепко, выведено:
В З Я Т Ы
Пять букв. Ни больше, ни меньше, и в них всё. Письма взяты. Кто-то был здесь, кто-то до него, и, возможно, это была та самая девочка – не призрак, а вестница, та, кто уже забрала чьи-то голоса, и оставила знак, как крошку хлеба для тех, кто идёт следом.
Он присел, медленно, почтительно и провёл пальцем по буквам. Пыль прилипла к коже, но под ней он ощутил лёгкую липкость, как будто буквы только что высохли. Только что. Здесь. Сейчас.
Шкатулка в ладони вновь согрелась, как ладонь любимого, говорящая без слов: здесь. Он поставил её на картонную коробку, когда-то хранившую механическую имитацию объятий. Позволил крышке приоткрыться ровно настолько, насколько могла пройти игла.
Внутри больше не звучала колыбельная. Музыка изменилась. Она стала легче, как дуновение, как намёк, как тень Clair de Lune, напетая шёпотом. Это была бергамаска – изломанная, зыбкая, её ноты будто оступились, сорвались с клавиш, ударились о рёбра вентиляции и зазвучали не звуком, а образом.
Он не слышал, он ощущал. Вместо звука возникали запахи: лимонная цедра, хрустящая на пальцах детства, мост – мокрый каменный, в ночи, воздух – сладкий, глицериновый, как в зале перед маскарадом.
И тогда он понял: девочка не фантом, она – узел памяти. Сгусток, материализованный из тех самых «подарков любви», которые Министерство Эмоций когда-то изъяло. Вычистило. Уничтожило. Но вакуум остался. И в этом вакууме поселилось не забытое, а забытое без разрешения. Девочка – это оболочка. Лёгкая, пустая. Но в ней живут чужие воспоминания, у которых отобрали законных носителей.