Архив изъятых голосов - стр. 13
Но миг оказался коротким.
Из глубины павильона раздался резкий грохот. Один из старых, давно забытых стеллажей, подточенный временем и вибрацией, рухнул, как падает колонна в разрушенном храме. С потолка посыпалась крошка плит, воздух всколыхнулся, и стеклянные очертания дрогнули. Вспыхнувшие контуры погасли, не ярко, а как свеча, задутая не ветром, а изнутри.
Шкатулка, будто испугавшись, что свет её снова будет украден, захлопнулась сама. Без его участия. Мгновенно. Как если бы внутри находилось сердце – латунное, но живое, и оно решило затаиться, замереть, не позволить конфискации повториться.
Он остался в полутьме. Среди слюдяных обёрток. Среди ускользающей музыки. С открытым блокнотом и с растущей уверенностью: всё только начинается.
Он аккуратно набил нагрудный карман шкатулкой, словно прятал сердце вне тела, не из страха, а чтобы сохранить его в постоянном ритме. Затем вырвал из стопки ту самую картонку, где детской рукой было выведено: ВЗЯТЫ. Пальцы сложили её пополам, затем ещё раз, превращая в грубый, но бережный конверт, будто бы каждый сгиб придавал ей новую степень значимости. Он сунул его между страниц блокнота, как свидетельство, как обещание: это место не забудется, девочка не исчезнет бесследно.
Полутьма за его спиной сгущалась, но он уже двигался вперёд, уверенно, точно, нащупывая путь к следующей выходной шахте. Он знал, где искать: дальний лифт на склад сценического реквизита. Там ещё сохранялась старая система пандусов, неофициальный, давно забытый маршрут, ведущий в библиотечные тоннели. Путь был рискованным, но открытым, по крайней мере, для тех, кто слушал, а не только смотрел.
Мимо него, легко, словно капля живой ртути, скользнул пылесос-насекомое – разведывательная единица, покрытая хитиновыми панелями и переливающимся корпусом. Его камера провела сканирующий луч по его силуэту, задержалась на лице. Он замер, не дыша, но в следующую секунду над объективом вспыхнул крошечный зелёный свет – допуск подтверждён, и устройство уплыло дальше, бесстрастное и невооружённое знанием. Алгоритм не нашёл «отклонений». Не распознал внутреннего света. Не услышал пульс. Он усмехнулся, впервые за долгое время, с лёгкой благодарностью этому маленькому механо-свидетелю, которому не были доступны эмоции, не обученному читать их по изгибу губ или тени за веком.
Он понял: всё изменилось. Отныне его задача не просто бегство. Не побег от ИскИна, не уклонение от блоков. Теперь он был поисковиком. Собирателем. Он должен был найти остальные шесть фрагментов памяти укрытые в глухих магазинах, в соляных галереях, в плёнке витрин и в пепле урн. Каждая шкатулка, каждый звук должен был прозвучать. Только тогда город, этот глухой, свёрнутый в спираль организм перестанет бояться собственной музыки. Перестанет прятаться от памяти.
И где-то вдалеке, среди ревущих слоёв вентиляции, словно отклик, пришёл смех. Маленький, детский, не сказочный, а настоящий, как звук, возникший сам по себе, без разрешения. Смех прозвучал, как оброненный камешек, упавший в пустую жестяную кружку. Он отразился в груди. Он знал – это она. Девочка-узел. Девочка-мост. Она улыбнулась ему сквозь стекло, сквозь этажи, сквозь время. На мгновение, но вполне.
Он шагнул вглубь, к следующему повороту, и ощутил, как в кармане пульсирует шкатулка. Ритм усиливался: три… четыре… Теперь каждый удар сердца – это отсчёт до новой ноты. До нового имени. До памяти, которую нужно будет вернуть.