Архитекторы памяти - стр. 5
Кирилл слегка наклонил голову, изучая её.
– Мне сказали, что вы лучшая в своём деле, – произнёс он, и Вероника не смогла определить, был ли это комплимент или констатация факта.
– В своём деле – да, – согласилась она. – Но то, что вы запрашиваете, находится в серой зоне. Этический кодекс архитекторов памяти запрещает создавать полностью искусственные воспоминания.
– Но ведь вы создаёте их каждый день, – спокойно возразил он.
– Нет. Мы модифицируем существующие воспоминания, смягчаем их эмоциональное воздействие, восстанавливаем вытесненные детали. Но не создаём то, чего никогда не было.
Кирилл слегка улыбнулся, и эта улыбка показалась Веронике странно неуместной, словно он научился ей недавно.
– А что, если я попрошу вас не создавать ничего нового, а просто… восстановить то, что было утрачено?
Вероника подняла бровь.
– Это разные вещи. Если у вас есть диссоциативная амнезия, значит, ваши воспоминания где-то есть, они просто заблокированы. В таком случае нам нужно работать с психиатром над их восстановлением, а не конструировать новые.
– А если их действительно нет? – тихо спросил он.
Вероника замерла. В его голосе прозвучала такая глубокая печаль, что у неё сжалось сердце.
– Давайте начнём с простого, – сказала она, переходя к профессиональному тону. – Я задам вам несколько вопросов, и мы посмотрим, что у вас сохранилось. Согласны?
Кирилл кивнул.
– Что вы помните о своём детстве?
– Ничего конкретного.
– Имена родителей?
– В моих документах указано, что мать – Бутовская Марина Сергеевна, отец – Бутовский Александр Петрович. Но я их не помню.
– Место рождения?
– По документам – Новосибирск.
Вероника сделала пометку. Всё «по документам», но ничего из личных воспоминаний.
– А что самое раннее, что вы помните? Не из документов, а именно помните?
Кирилл на мгновение задумался.
– Больничная палата. Белый потолок. Врач говорит мне, что я перенёс черепно-мозговую травму и потерял память. Это было примерно год назад.
– И с того момента – ничего из прошлой жизни?
– Ничего определённого. Иногда бывают… фрагменты. Ощущения. Как будто снимки без контекста. Лицо женщины с каштановыми волосами. Запах свежих газет. Звук печатной машинки. Но я не могу связать их ни с чем.
Вероника сделала ещё одну пометку. Это было похоже на правду – при амнезии часто сохраняются сенсорные фрагменты, не связанные с конкретными событиями.
– Как вы справляетесь с повседневной жизнью? Вы помните, как пользоваться бытовыми приборами? Как оплачивать счета?
К её удивлению, Кирилл уверенно кивнул.
– Процедурная память сохранилась полностью. Я умею готовить, управлять автомобилем, пользоваться компьютером. Я помню, как составлять сложные тексты, анализировать информацию. Но не помню, где и как я этому научился.
Это было интересно. При тяжёлых амнезиях чаще всего страдают и процедурные навыки.
– У вас есть работа?
– Я пишу аналитические статьи для нескольких информационных порталов. Под псевдонимом. Ничего личного или связанного с биографией – чистая аналитика.
Вероника кивнула. В этом был смысл. Человек без прошлого выбрал работу, где его личная история не имела значения.
– Что привело вас ко мне? – спросила она, переходя к сути. – Что вы хотите получить?
Кирилл долго смотрел на неё, словно решаясь на что-то.
– Целостность, – наконец произнёс он. – Вы знаете, каково это – существовать без прошлого? Это как… как жить на плоту посреди океана. Нет берега, нет ориентиров. Только настоящий момент. Я не знаю, кем я был, что любил, чего боялся. Кто были мои друзья, были ли у меня отношения. Врачи говорят, есть шанс, что память никогда не вернётся.