Архауэр - стр. 8

Когда я спросил, чем болел его сын, на его лице отобразилась дикая мука и отчаяние. «Болеет, – поправил он. – Ею».

Ею. Ладно. Уже хорошо. Я не стал допытываться и просто пошёл в библиотеку, где поднял всю историю Иерусалимского королевства, начиная от его обоснования и заканчивая фактическим падением в 1187 году.

Так я узнал, что сын Амори – Балдуин IV – также величайший король Иерусалима бо́льшую часть своей жизни страдал от тяжкого заболевания – лепры, и умер от неё в возрасте двадцати четырёх лет. Но болезнь не помешала ему творить великие дела и быть достойным правителем. Давно известно, что все ограничения лишь у нас в голове. Хотя, наверное, легко так рассуждать, будучи здоровым, а не прикованным к постели или инвалидной коляске.

Один раз в жизни мне довелось видеть людей, больных «ленивой смертью». Было это в годы Второй мировой войны где-то в западной Польше.

Наш медицинский взвод, приставленный к мотострелковому батальону, остановился в одном селе с труднопроизносимым названием. Недалеко от него находился лепрозорий. Немцы разбомбили его в первые же дни наступления. Большинство пациентов погибли, а остальные смешались со здоровыми людьми. Восстанавливать медучреждение не было ни времени, ни ресурсов – шла борьба за выживание. На прокажённых махнули рукой.

Мы с моим товарищем, который был в курсе моей некромантической деятельности, остановились в доме одной девушки. Она любезно согласилась приютить освободителей. Он, может, и был освободителем, а я был лишь врачом, и то, недоучкой. Так вот. Та девушка жила со своим парнем, который был болен «Ею».

Я не сразу об этом узнал, но когда узнал, это не стало для меня шоком – только неприятный холодок прошёлся по коже и замер где-то у основания позвоночника. Мой друг сразу же сбежал. Попросился к товарищам, у которых и так восемь человек было в комнате.

Ещё с той девушкой жил её брат-близнец, который вместе с ней ухаживал за её больным возлюбленным. Честно, ситуация у них была странной. Я так до конца в ней и не разобрался. Брат с сестрой наотрез отказывались изолировать больного. Я и не настаивал, только предложил свою помощь в лечении. К сожалению, я не был специалистом в данной области медицины. За два курса медицинского университета я изучил общие предметы, но не успел приступить к изучению материалов своей дальнейшей специализации – хирургии.

Тогда нужных лекарств не было, и достать их было неоткуда. Я прописал больному обычные антибиотики, но против возбудителя ленивой смерти они были бессильны.

«Ты ничего не можешь сделать в этой ситуации – идёт война. Не кори себя!» – сказал мой друг, который сбежал. Но я не мог смириться. Я убеждал брата и сестру свести контакты с больным к минимуму, даже сшил марлевые маски и списал несколько пар перчаток, но они будто не слышали меня. И если ещё Мику, девушку, я понять мог, то её брата нет. Разум отказывался это осмысливать: ради чего он добровольно гробил себя? Они вдвоём ходили по раскалённым углям. Опасность была такая страшная. Ещё пострашнее немцев и угрозы быть сожжёнными заживо или угнанными, как скот, в Германию.

Долгое время я не мог понять, что заставляло того красивого, высокого парня с утончёнными, дворянскими чертами лица и длинными пианистическими пальцами, жить в одном доме с больным, подвергая и себя, и свою сестру смертельной опасности. Я бы на его месте сразу же сказал своё твёрдое слово. Он же, словно слюнтяй, во всём потакал своей сестре, которая не могла обуздать свои чувства и не осознавала всего масштаба проблемы. Да и не похожи они были на простых селян. И вскоре я выяснил, что они жили в городе и переехали в деревню, в дом своего дяди, в начале войны, спасаясь от голода. Их родственник ушёл на фронт, а его племянника туда не взяли по состоянию здоровья. Он был чрезвычайно худ, бледен, сквозь его прозрачную кожу просвечивали чёрные вены. Скорее всего, у него была жуткая анемия и расстройства в психической сфере.