Архауэр - стр. 4

Я ответил тому некроманту, что должны существовать вещи выше войны, иначе она будет вечной, иначе мы просто истребим друг друга. Как забавно, что он так и не отправился на фронт, но когда я вернулся, набрался наглости так смело судить меня. Иногда я не хотел иметь никаких дел с живыми.

Нет ничего более живучего, чем идея. Идея нацизма жила и пережила множество катаклизмов и новых философских течений, которые, подобно гардеробу модистки, сменяли друг друга чуть ли не каждый год. Ни одно из них не смогло эту идею окончательно придушить, уничтожить не только её тело и корни, но и семена, чтоб они не проросли в будущих поколениях. К сожалению, она выжила и периодически возрождалась с переменным успехом в некоторых юных неокрепших умах. В девяностые, в соседнем со мной подъезде жил один парень, который тусовался в компании скинхедов. Дружки часто собирались у него. Бритоголовые, ещё толком не понимающие, чего они хотят от жизни, да и что такое, эта самая жизнь, они уже возомнили себя проповедниками новой эры, благодаря которым она непременно наступит. Мой сосед был вполне благообразным, добропорядочным молодым человеком. Он учился в университете, а после учёбы подрабатывал охранником в магазине, однако то, о чём он думал… Хотя, у нас пока что ещё не дошли до того, чтоб судить человека за его мысли, пока они – лишь мысли, а не конкретные действия. Как-то раз мы заговорили на тему политики, и я спросил его: «Как же твой дед, который воевал? Тебе не кажется, что своими взглядами ты оскорбляешь память о нём?»

Я ожидал услышать волну негодования в свой адрес, но парень остался спокоен. Он сказал, что любит и уважает своего покойного деда, и что воевал он за то, чтобы будущие поколения были свободными, и сами делали свой выбор. И он, его внук, этот выбор сделал. Так я понял, что его неокрепший мозг сжёг пубертатный гормональный взрыв, и пройдёт ещё немало лет, прежде чем извилины в его мозгу восстановятся и начнут «варить». А сосед мой ничуть не растерялся, свято веря в свою правоту. Он спросил у меня: «А вы воевали?» Что я мог ему ответить? Я ответил ему «нет». Моя война всегда была незримой.

Мои воспоминания очень обрывочны. Например, я чётко помню момент, когда меня забирали в Школу некромантов. Но всё, что произошло после, покрыто мраком, в котором, будто всполохи погибших звёзд, вспыхивают разрозненные обрывки событий, произошедших словно не со мной.

В ту ночь бушевала сильная гроза. Дождь лил, словно сумасшедший. Яркие розовые молнии расчерчивали небо кровавыми зигзагами. Я без сна лежал в постели, натянув одеяло до самого носа. Мне было девять лет. И ровно в тот момент, когда ко мне в комнату ворвался запыхавшийся, взъерошенный отец, я понял, чётко осознал, что время моего детства, когда я сорванцом носился с соседскими мальчишками, предаваясь шалостям и глупым забавам, подошло к концу. Я не мог с точностью сказать, что со мной не так. Я старался быть как все, но тяжесть моего дара накладывала отпечаток на мою личность. Я чувствовал, что отличаюсь от других детей, вот только не мог сформулировать, чем именно.

Та ночь поделила мою жизнь на до и после, как и война. Отец велел мне немедленно подниматься. Он начал собирать мои вещи. Выглядело всё так, будто мы бежали куда-то. Внизу, на первом этаже дома, нас ждали какие-то люди. Меня, полусонного, еле переставляющего ноги по ступенькам, отец передал им. Наверное, я находился под гипнозом, раз позволил беспрепятственно себя вести и усадить в чёрную мокрую машину без номеров. Я помню всё, как в тумане, и события той ночи скорее выглядят, как констатация факта, а не реальные картинки в голове. Меня забирала молодая женщина, одетая во всё чёрное, и пожилой мужчина, почти старик, лицо которого перечёркивал белый шрам от подбородка до левого глаза. Его звали Архан. Впоследствии он стал моим главным наставником и учителем. Женщина – Елена – вела предметы на более старших курсах, но у меня никогда не преподавала. Она бесследно исчезла спустя три года, как я оказался в Школе.