Размер шрифта
-
+

Архауэр - стр. 3

Когда началась Великая Отечественная война, мне исполнилось только восемнадцать. Я окончил два курса медицинского университета, поэтому на фронт меня взяли медбратом – для врача знаний и практики было маловато, но в критических ситуациях, когда не хватало хирургов, мне поручали проводить несложные операции. В госпитале я прослужил три года, а затем меня направили в медбатальон, с которым я дошёл до Берлина, и остался в этом городе до зимы, так как тяжелораненых нельзя было транспортировать. Как сейчас я помню громадные пушистые хлопья снега, кружащиеся над развалинами, над опустевшими убогими улицами, смотрящими провалами выбитых окон, над разбитым сердцем врага, который сам во всём был виноват. Та зима была очень ранней и снежной.

В Берлине я встретил одну немецкую некромантку. Вражды между нами не было, ведь мы, по сути, были на одной стороне, оба служили высшей идее, которая объединяла таких, как мы. Но она сказала мне со всей холодностью, на которую только была способна: «Я ваших упокаивать не буду!»

Вот как! Значит, мы, русские некроманты, должны были упокаивать всех, а они – только своих. Какое лицемерие, однако! Впрочем, на той войне я понял, что не только русские некроманты, а вообще, русские люди всегда за всех в ответе и являются тем локомотивом, который тащит за собой весь остальной мир, дабы он не погряз в деградации и разложении.

Я ничего ей тогда не сказал, но нечаянно мы встретились вновь. Я пошёл за водой, а та девушка, бледная и исхудавшая, словно тень, что-то искала на руинах одного здания. Возможно, это был её дом или дом её родителей. Поравнявшись с ней, я поздоровался. Она окинула меня хмурым взглядом и спросила, как моя фамилия.

– Архауэр, – ответил я.

– Ты – еврей?

– Да. Русского происхождения, – сказал я твёрдо.

Её брови тут же поползли вверх, а лицо невольно искривилось в пренебрежительной усмешке. Надо же, семена губительной античеловеческой философии проросли даже в ней, и пусть не укоренились до конца, но перечеркнули в её душе всё светлое, гуманное и созидательное.

– Тебе повезло, – сказала она. – А то бы наши тебя на мыло пустили.

Меня передёрнуло от её слов, но я постарался ничем не выдать своего смятения и подавить негатив, поднимающийся в душе.

– Высшие Силы хранят некромантов, – ответил я.

После того короткого разговора с ней я почувствовал, что вымазался обо что-то грязное, как после упокоения того генерала. Я долго не мог простить себе этого и начал считать себя предателем Родины. Наверное, отчасти так и есть.

Однажды я заспорил на эту тему с одним некромантом, отказавшимся от своей миссии. Он доказывал, что мне нужно было последовать примеру той немецкой некромантки и упокаивать только своих. Но на той войне я ощущал себя врачом, стоящим перед выбором: лечить или не лечить врагов. Лечить – значит, стать предателем Отечества, не лечить – предать себя, свою профессию, и вообще, врачевательство, как явление. Я рассудил так, как меня и учили в Школе некромантов: что следует исполнять долг, возложенный на мои плечи Небесами, в любых обстоятельствах. Если мне даны силы, дан дар, то я обязательно должен упокоить как можно больше душ, ну а что будет с ними дальше, будут ли они отвечать за содеянное на Земле или нет – это уже не моя забота.

Страница 3