Антимужчина (сборник) - стр. 12
– В милиции, девчонки, подыгрывайте! Я безумно люблю Леху, беременная от него на девятом месяце, но не расписаны: родители – против: мне нет восемнадцати. Меня оскорбляли, Леха меня защищал – вы свидетельницы. Начну падать в обморок – ловите: буду падать всерьез!..
Перед входом в милицию Катя трет себе луком глаза, орет нам, входя в роль: «Держите меня – ни черта не вижу!» И мы туда вперлись… Перед нами – вестибюль и барьер с вертушкой; за барьером молодой сержант с автоматом – не пускает через вертушку и рявкает хамовато:
– А ну валите отсюда – без вас тут хватает!
– Мне – начальника, – пищит Катька.
– Какого начальника?
– Самого главного!
– Самого главного нет, уехал!
– Ну, какой есть!
Приходит вежливый старший лейтенант с красной повязкой:
– Что вам, девочки, надо?
И Катя, вдохновленная его вежливостью, хнычет:
– Пожалуйста – я хочу видеть Алексея Карасева! Он у вас сидит!
– Карасев… – морщит лоб дежурный, – н-ну, есть такой!
– Мне надо его увидеть! Пожалуйста, прошу вас!
– На каком основании?
– Мы – не расписанные, – потупляет глаза Катя и норовит повернуться боком, чтобы дежурный разглядел ее живот. – Я несовершеннолетняя. Можно его на поруки взять? Пожалуйста!
– Не положено! – твердит дежурный. – Утром придет следователь, будем разбираться. Что это такое: пьяный, понимаете, драку учинил на дискотеке, оказал сопротивление милицейскому наряду, причем он у нас и так на учете!
– Но он же меня защищал, мою честь!
– А ты что там делала, в таком положении?
– Я за ним пришла – знала, что выпивши! Вот девчонки подтвердят!
Мы с Русей киваем головами. Дежурный задумался.
– Ну, пожалуйста, товарищ старший лейтенант! – продолжает ныть Катя. – Ну хоть одним глазком взглянуть! Может, в последний раз…
– Почему в последний-то? – недоумевает тот.
– Мне в роддом скоро! – заревела она в голос, очень даже натурально.
Старший лейтенант явно растерян.
– Н-ну, хорошо, пройдите, – кивнул ей старлей.
Сержант с лязгом убрал штырь, и мы все ринулись к вертушке.
– Нет, вы и вы, – дежурный показал пальцем на меня и Русю, – останьтесь здесь, подождите, – и увел Катю вглубь помещения.
Неизвестно, сколько прошло времени: может, полчаса, может, час, – ни у меня, ни у Руси часов нет; сидеть не на чем. Мы с ней, переминаясь и не решаясь уйти, просто истомились от ожидания. Сержант за барьером отвечал то по рации, то по телефону, и на нас – ноль внимания.
Иногда вестибюль оживлялся: вваливалась ватага милиционеров и вела или тащила свой улов: пьяных мужчин, женщин, каких-то оборванных мальчишек, безобразно накрашенных девиц. Старший в ватаге командовал: «Этих – в обезьянник!» – и ватага с уловом скрывалась в глубине помещения. Один раз ввели парня в наручниках. «Этого – сразу ко мне, на допрос!» – скомандовал старший… Сержант, улучив минуту, пока молчали его рация и телефон, взялся налаживать с нами контакт:
– Ну что, девчонки, давайте знакомиться, что ли? – но мы только смущенно фыркали и отмалчивались.
Наконец, в вестибюль вышел еще один милиционер и позвал нас. Миновав барьер и пройдя по коридору, мы вошли в кабинет, где за столом сидел старший лейтенант, а перед ним на стульях – Катя с Лешей: Леша – с втянутой в плечи головой, как-то сразу уменьшившись в размерах: совсем не тот забияка, каким был во дворе. Одной рукой он обнимал Катю, а другую его руку Катя держала в своих: ни дать ни взять образцовые влюбленные.