Антимужчина (сборник) - стр. 11
Да, как это ни странно, она меня даже на дискотеки таскала, куда сама я выбраться в жизнь бы не решилась: для меня каждый такой шаг сопряжен с мучительным выбором: а надо ли, и так ли надо, а вдруг – как-то по-другому?.. У нее же каждый шаг был одним сплошным импульсом, но она умела делать этот шаг так, будто именно его и надо сделать; может, и она тоже над этим размышляла, только ее размышления длились секунды, как у солдата, который принимает решение в бою.
Теперь-то я со смехом – какие были дуры! – вспоминаю эти походы на дискотеки в ближайший ДК (на наши школьные Катя принципиально не ходила, мне не хотелось ездить с ней в страшную даль на техникумовские, а ДК был рядом, и там полно табунилось «своих»). Так ведь именно с Катей там и случались недоразумения: то из-за нее ссорились парни, то сама ввязывалась в ссору, кидаясь кого-то защитить, то к ней приставали с угрозами пьяные, и если никто из «своих» за нее не вступался, ей приходилось самой их брать на понт, угрожая позвать «Лёху», который «им покажет», а если угроза не помогала, прибегала к хитрушкам: могла начать чесаться и кричать мне: «Тайка, меня кто-то чесоткой заразил!» – или, открыв сумочку, орать: «Тайка, у меня сейчас кошелек украли!» И пока пьяные скребли в затылках, соображая: что к чему? – мы с ней спасались бегством через запасной выход…
Кстати, упомянутый «Лёха» был личностью реальной, Лешкой Карасевым с уличной кличкой «Рыба». Жил он в соседнем подъезде и был Катин подельник сначала по детским проказам: лазанию через заборы и на крыши гаражей, потом – по набегам в сады и к кинотеатру. И, наконец, Леха стал тем, кем и должен был стать: хулиганом и дворовым «авторитетом». Его выгнали из школы, за ним следила милиция и заставляла идти работать на завод.
У них с Катей были «отношения». Нет, никаких поцелуев и обжиманий, хотя он и не сдрейфил бы зажать Катьку в темном подъезде, несмотря на ее брыкливость – он был сильный, и его все боялись, кроме Катьки, конечно: для нее не было авторитетов – сами «пацаны» побаивались ее языка. Однако и уважали: она была хоть и «своя», но не поднарная. Потому что у нас там была девчонка с кличкой «Пипетка», так та, точно – поднарная.
Леха не раз выручал Катю, но и она его однажды выручила: я не только свидетельница этому – участница: случай был прикольный (старый добрый жаргон нашего детства!)… Осень, помню, уже, вечер, темень на дворе, дождина льет. Вбегает она ко мне, запыхавшись, и шепчет:
– Леху… в милицию… забрали – пойдем… выручать!
И я, очень занятая выпускница-школьница, подскакиваю со стула и, еще не зная, что делать, все бросаю, одеваюсь, и – за ней. Мама вдогонку: «Куда ты? У тебя же сочинение завтра!» А я ей: «Потом, мама, потом все объясню!»
Бежим к Руське: она у нас – жиртрест; Катя ей: «Дай платье, мы Леху пойдем выручать!» – И та – это ж не кто-то, а Катька просит! – без лишних слов достает из шкафа платье. Катя велит нам с Руськой примотать к ее животу подушку, поверх подушки надевает Руськино платье, а поверх – еще старое Руськино пальто: теперь у нее под пальто большое пузо. Это так смешно, что мы с Руськой валимся от хохота; однако Катин замысел вырисовывается. Еще она велит Руське очистить луковицу, сует в карман, и мы пошли. Руська, конечно – с нами: ей жутко интересно; премся через двор, держим Катьку под руки – ей из-за подушки собственных ног не видно. Кто-то из девчонок во дворе вылупился на нее с пузом – сейчас побежит всем трезвонить; нас с Руськой колбасит от смеха, только нам некогда… Дорогой Катя нас инструктирует: