Аномалии личности. Психологический подход

Выготский Л. С. Собр. соч. Т. 3. М., 1983. С. 146.

Там же. Т. 1. М., 1982. С. 116.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. С. 84.

См.: Ильенков Э. В. Проблема идеального // Вопросы философии. 1979. № 7. С. 155–156.

В данном (втором) издании это глава IV. – Ред.

Гальперин П. Я. К учению об интериоризации // Вопросы психологии. 1966. № 6. С. 26.

В данном издании это глава V. – Ред.

В данном издании – глава VI. Это разночтение (как и отмеченные в примечаниях выше) объясняется тем, что первое издание и его перевод в Америке, к которому В. В. Давыдов написал вступительную статью, составляли пять глав. К этому (второму) изданию автором была подготовлена новая глава, занявшая в содержании место третьей, что и обусловило сдвиги в последующей нумерации глав. – Ред.

Напомним слова Анны Ахматовой: «А каждый читатель как тайна, как в землю закопанный клад, пусть самый последний, случайный, всю жизнь промолчавший подряд».

См.: Братусь Б. С. Психология личности / Психология личности. Т. 2. Хрестоматия. Самара, 1999 (переиздания: 2000, 2002, 2007, 2009, 2013); Он же. Типологическая модель Б. С. Братуся / Психология и психоанализ характера. Хрестоматия по психологии и типологии характера. Самара, 1997 (переиздания: 2000, 2002, 2005, 2007, 2009, 2017); Он же. Смысловая сфера личности / Психология личности в трудах отечественных психологов: Хрестоматия. СПб., 2000 (2-е изд. – 2009); Он же. К проблеме развития личности в зрелом возрасте / Психология развития: Хрестоматия. М., 2005; Он же. Об аномалиях развития личности / Психология личности: Хрестоматия. М., 2009 и др.

Тексты автора, несмотря на чудеса и удобства компьютерного набора, остаются – буквально – рукописными (написанными рукой). Не только, как подумает читатель, из ретроградства, привычки застрявшего в XX веке ученого, но из глубокого профессионального (как психолога) убеждения, что письмо, письменное изложение (и движение) появилось и остается для человека последней, данной ему предельной возможностью, инструментом, шансом полного сосредоточения всего психофизиологического аппарата, направленного на то, чтобы уловить, понять, попасть, точно выразить свою мысль, идею, интенцию, смысл. Музыкант играет ведь всем существом своего организма, тела и души, а не только смычком или клавишами по струнам. Искомый единственно нужный звук появится лишь на острие всех усилий, так же как искомое слово – на кончике пера, которое, – словами поэта, – «скользя по глади расчерченной тетради, не зная про судьбу своей строки, где мудрость, ересь смешались, но доверяясь толчкам руки, в чьих пальцах бьется речь вполне немая, не пыль с цветка снимая, но тяжесть с плеч» (Иосиф Бродский).

Этот параграф написан Е. Н. Проценко.

В качестве небольшого примера приведу фрагмент разговора с моим тогдашним коллегой, который обнаружил в экспериментах некие интересные данные относительно тактики действий при разных формах психопатий. Я спросил его: «А что это значит для жизненного поведения больного, его судьбы? Что это значит вообще для понимания механизмов нашего поведения?» Коллега ответил, что подобные вопросы он не ставил и они его, честно говоря, совсем не интересуют. Словом, диссертация на основе этих экспериментов и корреляций успешно защищена, чего же боле?

См.: Ганнушкин П. Б. Избранные труды. М., 1964. С. 49–50.

Олпорт Г. Становление личности: Избранные труды. М., 2002. С. 36.

Dombrowski K. Trud istnieia. Warszawa, 1975; Idem. Multilevelness of emotional and instinctive functions. Lublin, 1996.

Согласно строгому определению ГОСТа, измерение – это нахождение значения физической величины опытным путем с помощью специальных технических средств. Сразу возникает вопрос: возможно ли представить все существенные показатели характера и личности в виде «физических величин», а если нет, то применимо ли к ним тогда само понятие «измерение» в строгом значении слова? Или здесь приложимо лишь менее жесткое представление? «Надо помнить, – писал академик А. Н. Крылов, – что есть множество „величин“, то есть того, к чему приложимы понятия „больше“ и „меньше“, но величин, точно не измеримых, например: ум и глупость, красота и безобразие, храбрость и трусость, находчивость и тупость и т. д. Для измерения этих величин нет единиц, эти величины не могут быть выражены числами…» (Крылов А. Н. Прикладная математика и ее значение для техники. М. – Л., 1931. С. 3).

Гиппенрейтер Ю. Б. Понятие личности в трудах А. Н. Леонтьева и проблема исследования характера // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1983. № 4. С. 20.

Борьба против патологии, болезней – важнейшая и благородная задача медицины, отсюда и укорененность в ней именно негативных критериев здоровья. Например, при комплексном исследовании – так называемой диспансеризации – человеку для определения состояния его здоровья необходимо посетить всех имеющихся в данном медицинском учреждении специалистов, и если каждый из них зафиксирует отсутствие патологии (внутренних органов, нервной системы, зрения, слуха и т. п.), то это станет основанием для итогового благоприятного диагноза – «практически здоров». Понятно, что на деле это может означать и то, что в данной, например, поликлинике нет пока того прибора, лаборатории или специалиста, которые нашли бы скрытую еще патологию. «Практически здоров» означает в этом плане невыясненность того, чем человек, возможно, уже болен. Через медицину, ее особую значимость для человека и общества взгляды на здоровье как только отсутствие болезней усвоились расхожей психологией и обыденным сознанием. Нетрудно, скажем, заметить, что многие популярные журналы, издания, разделы, выходящие под рубрикой «Здоровье», можно без особого изменения содержания переименовать в рубрику «Болезни», ибо речь идет не о здоровье как таковом, а о различных болезнях, которых надобно избежать. Происходит подмена близких, казалось бы, вещей: достижение здоровья и противостояние болезни. Легко согласиться, что второе – необходимое условие первого, однако же не суть его (подробнее о взглядах на болезнь в психологии и медицине речь пойдет в гл. II, § 3, и гл. III).

Лучков В. В., Рокитянский В. Р. Понятие нормы в психологии // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1987. № 2. С. 55.

Selected Papers of Ludwig Binswanger. N.Y., 1963. P. 213.

Cooper D. Psychiatry and Anty-psychiatry. L., 1967; Szasz T. S. Ideology and Insanity. N.Y., 1970; Laing R. D. The Politics of Experience and the Bird of Paradise. Harmondsworth, 1973; Власова О. А. Антипсихиатрия: становление и развитие. М., 2006.

Ганнушкин П. Б. Избранные труды. С. 170, 217, 56.

Эта тенденция согласуется с общим определением, данным в Уставе Всемирной организации здравоохранения: здоровье есть состояние полного физического, духовного и социального благополучия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов. Такой подход все чаще находит отклик и в современной отечественной науке. Б. Д. Карвасарский констатирует, что в последние годы все более распространяется мнение, согласно которому психическое здоровье «определяется не негативным образом – лишь как отсутствие дезадаптации, – а с точки зрения позитивного ее аспекта как способность к постоянному развитию и обогащению личности за счет повышения ее самостоятельности и ответственности в межличностных отношениях, более зрелого и адекватного восприятия действительности, умения оптимально соотнести собственные интересы с интересами группы (коллектива)» (Карвасарский Б. Д. Медицинская психология. Л., 1982. С. 222).

См.: Jung C. G. Analytical Psychology: Its Theory and Practice. N.Y., 1968; Юнг К. Г. Бог и бессознательное. М., 1998.

Фрейду, не менее чем бихевиористам, западная психология обязана столь типичным для нее смешением, сближением психики животных и человека. К. Медсон, автор солидных обзоров и книг по проблемам мотивации, пишет, например: «В мотивационной психологии представляется весьма трудным продолжать верить в фундаментальное отличие людей от животных, по крайней мере после того, как Фрейд показал, что даже в вопросах, касающихся его собственной личности, „человек не является хозяином в своем доме“, так как рациональное „я“ детерминировано бессознательными силами сексуальной агрессивной природы». После этих слов Медсон с некоторым удивлением вынужден, однако, констатировать: «Несмотря на убедительные доказательства Фрейда, остаются психологи, даже американские психологи, которые уверены в том, что мотивация человека фундаментально отлична от мотивации животных» (Madsen K. B. Theories of Motivation // Handbook of General Psychology. N.Y., 1973. P. 683). Под этими строптивыми и, мало того, «даже американскими» психологами Медсон разумеет, прежде всего, Абрахама Маслоу и Гордона Олпорта. Краткая оценка воззрений последнего на проблему нормы дана чуть ниже.

Анцыферова Л. И. Психология личности как «открытой системы» // Вопросы психологии. 1970. № 5. С. 171.

См.: Allport G. W. Personality and Social Encounter. Boston, 1960; Олпорт Г. Становление личности: Избранные труды. М., 2002.

Недаром приходится констатировать: теорией Олпорта многие восхищаются, но мало кто ею пользуется. О судьбе теории Фрейда в психологии можно было бы сказать обратное: ее столь же охотно критикуют, сколь часто и используют. И сам Олпорт, как мы видим, пример тому.

См.: Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. М., 1969. С. 76.

Cм.: Тудосеску Й. Идеалы и нормы в социальной деятельности // Вопросы философии. 1984. № 3; Бачерников Н. Е. и др. Философские вопросы психиатрии. Киев, 1985; и др.

Выготский Л. С. Из записных книжек // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1977. № 2. С. 95.

Примером последнего может служить даже такой корифей психологической науки, как Жан Пиаже, который считал, что у психологии в конечном итоге лишь два объяснительных пути – опора на биологию или опора на логику (либо, добавлял он, «на социологию, хотя последняя сама, в конце концов, оказывается перед той же альтернативой» (см.: Пиаже Ж. Избр. психол. труды. М., 1969. С. 61).

Парадокс этот, впрочем, известен и в науке, и в житейской практике. Так, для того чтобы лучше понять свой язык, надо изучить иностранный, а чтобы оценить своеобразие какого-либо города или края, надо побывать и пожить в других городах и краях.

Специально, во избежание недоразумений, еще раз обратим внимание, что сейчас мы говорим именно об общих критериях и принципах, а не о частных психологических механизмах и критериях работы психического аппарата, которые, разумеется, никакая иная, кроме психологии, область не сможет должным образом понять и исследовать.

Рубинштейн С. Л. Человек и мир. – В кн. Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 254.

См.: Maslow A. The Farther Reaches of Human Natur. Harmondsworth, 1971; Маслоу А. Мотивация и личность. 3-е изд. СПб., 2012.

См.: Психологический журнал. 1982. № 3.

Только такой подход и мог удовлетворить большинство тогдашних ведущих ученых. Л. Пастер писал, например: «Дело совершенно не в религии, не в философии, не в какой-либо иной системе. Малосущественны априорные убеждения и воззрения. Все сводится только к фактам» (см.: Вопросы философии. 1972. № 2. С. 119). Атмосферу той эпохи хорошо передают и следующие слова известного швейцарского ученого Августа Фореля, сказанные на Съезде естествоиспытателей в 1894 году: «В прошлое время начало и конец большинства научных трудов посвящали Богу. В настоящее же время почти всякий ученый стыдится даже произнести слово „Бог“. Он старательно избегает всего, что имеет какое-либо отношение к вопросу о Боге… Наука на место Бога поставила себе материалистические кумиры или слова, представляющие собой отвлеченные понятия (материя, сила, атом, закон природы…)» (Форель А. Мозг и душа. СПб., 1907. С. 5, 8).

См.: Levin K. The Dynamic Theory of Personality. N.Y., 1935; Левин К. Динамическая психология: Избранные труды. М., 2001.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 476.

Мы не берем сейчас общеметодологическую сторону критики: высшая категория («человек») не может быть сведена к категории нижележащей («общественные отношения»).

Вот как определяет слово «ансамбль» словарь иностранных слов: «взаимная согласованность, органическая взаимосвязь, стройное единство частей, образующих какое-либо целое».

Так, А. Г. Мысливченко считает, что слово «ансамбль» более точно, чем слово «совокупность», отражает взаимодействие, диалектику сущностных сил человека и социальной культуры (см.: Мысливченко А. Г. Человек как предмет философского познания. М., 1972). Л. П. Буева подчеркивает, что термин «ансамбль» более адекватно отражает мысль К. Маркса, подразумевая системный подход, наличие определенных пропорций между различными аспектами человеческого бытия (см.: Буева Л. П. Человек: Деятельность и общение. М., 1978).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 119.

В конце XIX века в России выходили две популярные серии биографий выдающихся ученых и общественных деятелей разных времен и народов. Первая, получившая наиболее широкую известность, выходила с 1890 года в издательстве Ф. Павленкова и называлась «Жизнь замечательных людей» (в 1935 году серия была на новой основе возобновлена А. М. Горьким). Другая подобная, но менее известная серия выходила в академическом издании Брокгауза и Ефрона и называлась «Образы человечества». Надо признать, что второе название куда более верно определяет место и роль подобного рода биографий в нравственном воспитании. Восприятие должно фиксироваться не на самой по себе особости и замечательности описываемых лиц (что подспудно, по контрасту рождает мысли о нашей собственной обыкновенности, «незамечательности», незамеченности на фоне других, а следовательно, об исторической периферийности, отделенности от судьбы замеченных и замечательных), а на том, что описываемые лица сумели наиболее полно и ярко воплотить, явить собой образ Человечества, тот же самый образ, полномочными (другое дело – далеко не всегда достойными) представителями которого являемся и все мы.

Каган М. С. Человеческая деятельность. М., 1974; Он же. Избранные труды. М., 2008.

См.: Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как философский принцип // Проблема человека в современной философии. М., 1969; Он же. Введение в диалектику творчества. СПб., 1997.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 262–263.

Продажа, обмен своей внутренней человеческой сути, сопричастности роду – «бессмертной души» – на любые возможные вещные блага – вечную молодость, славу, богатство, власть – в мифах, преданиях и сказках всех народов расценивались как тягчайшее падение человека, его «сделка с дьяволом».

См.: Дробницкий О. Г. Природа и границы сферы общественного бытия // Проблема человека в современной философии. М., 1969; Он же. Проблема нравственности. М., 1977; Он же. Моральная философия: Избранные труды. М., 2007.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. II. С. 222.

Там же. Т. 42. С. 23.

Замечательно об этом у Владимира Соловьева – во всем ином, казалось бы, столь далеком от цитируемого Маркса: «Бесконечное содержание, потенциально заключающееся в личности, действительно осуществляется в обществе, которое есть расширенная или восполненная личность, так же как личность есть сосредоточенное или сжатое общество» (Соловьев В. Личность // Энциклопедический словарь. Т. 34. СПб., Изд. Брокгауза и Ефрона, 1896. С. 868).

Когда древнегреческого законодателя Солона спросили, самые ли лучшие законы он дал афинянам, он ответил: «Да, самые лучшие из тех, какие они могли принять (понести)».

Явич Л. С. Сущность права. Л., 1985. С. 61–62.

«В представлении многих людей, – писал С. Л. Соловейчик, – слово „вера“ связывается с понятием „вера в Бога“, и это неудивительно; до недавнего времени вся сфера нравственности находилась в ведении религии, и почти все понятия, с помощью которых только и можно выразить духовно-нравственные идеи, носят религиозную окраску: дух, душа, вера, надежда, милосердие, грех, совесть. Но что же делать? Мы по десять раз на дню произносим „спасибо“ – „спаси Бог“, вовсе о Боге не думая. Более того, в реальной жизни, в реальной речи и, значит, в практическом нашем сознании слово „вера“ на каждом шагу используется в его нерелигиозном значении. Мы говорим: вера в победу, вера в людей, вера в правду, с верой в будущее; люди верят в себя, в удачу, в судьбу; мы говорим о доверии к человеку и уверенности в себе. Наконец, мы говорим: верность Родине, верность долгу, верность любви, верность своему призванию, беспредельная верность своему народу. Все высшие качества человека и лучшие его поступки связаны с верой и верностью!» (Новый мир. 1985. № 3. С. 189).

См.: Инина Н. В. Опыт классификации форм веры // Вопросы психологии. 2011. № 2.

Даже безоговорочная вера в свою судьбу и предназначение, в свой предуготованный путь далеко не всегда делает человека лишь пассивным наблюдателем, ожидающим, когда же свершится предназначенное свыше. «Фатализм, – замечает Г. В. Плеханов, – не только не всегда мешает энергическому действию на практике, но, напротив, в известные эпохи был психологически необходимой основой такого действия». В качестве примера Плеханов приводит Оливера Кромвеля. Кромвель «называл свои действия плодом воли Божьей. Все эти действия были наперед окрашены для него в цвет необходимости. Это не только не мешало ему стремиться от победы к победе, но придавало этому стремлению неукротимую силу» (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. Т. II. М., 1956. С. 302). Понятно, что свойство «наперед окрашивать действия в цвет необходимости» не прерогатива одной религиозной веры, но общее свойство веры как специфически человеческого феномена.

Назаров В. Н. Моральное предвидение // Моральный выбор. М., 1980. С. 382.

Психологические механизмы формирования одного из видов аномальной иллюзорно-компенсаторной деятельности будут специально рассмотрены в гл. VI.

Гальперин П. Я. Введение в психологию. М., 1976. С. 62–63; см. также: Гальперин П. Я. Лекции по психологии: учебное пособие. 5-е изд. М., 2011.

Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1983. С. 114.

Леонтьев А. Н. Избр. психол. произв.: В 2 т. Т. II. М., 1983. С. 241.

См.: Слободчиков В. И., Исаев Е. И. Психология человека: Введение в психологию субъективности. 2-е изд., испр. и доп. М., 2013; Петровский В. А. Личность в психологии: парадигма субъектности. Ростов-на-Дону, 1996.

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 351–352.

«Любовь является единственным способом понять другого человека в глубочайшей сути его личности, – писал Виктор Франкл. – Никто не может осознать суть другого человека до того, как полюбил его. В духовном акте любви человек становится способным увидеть существенные черты и особенности любимого человека, и, более того, он видит потенциальное в нем, то, что еще не выявлено, но должно быть выявлено. Кроме того, любя, любящий человек заставляет любимого актуализировать свою потенциальность. Помогая осознать то, кем он может быть и кем он будет в будущем, он превращает эту потенциальность в истинное» (Психология личности: Тексты. М., 1982. С. 124). Пока любовь не открывает через любящего совершенств любимого, последний их не знает и не обладает ими. Любовь при этом становится не только первооткрывателем нового видения себя и мира, но и внутренним условием, мерилом глубины и силы его реализации, судьей, чье доверие воспринимается как дорогой, часто незаслуженный, неслыханный, неожиданный дар и обмануть которое поэтому кажется страшным.

Сомнения подлинной любви (подчас многочисленные и мучительные) могут относиться к ответности, силе, дальнейшей судьбе чувства, но самоценность объекта любви, его несводимость к средству, пользе, выгоде сомнению не подлежат. Любовь в принципе нельзя продать или обменять на что-то, ибо она погибает в тот же самый момент, когда свершается сделка, то есть когда она обменивается на нечто третье, вещное, теряя тем самым свою самоценность.

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 373.

Гегель Г. Ф. Эстетика. Т. 2. М., 1969. С. 253.

Следует, конечно, отличать эту психологическую ответственность от ответственности юридической, которая понимается как обязанность, исполняемая в силу государственного принуждения или приравненного к нему общественного воздействия, тогда как добровольное исполнение обязанности юридической ответственностью не является (см.: Братусь С. Н. Юридическая ответственность и законность. М., 1976). Что касается сугубо конкретно-психологических аспектов изучения ответственного поведения, существующих здесь методов и основных проблем, то с ними можно познакомиться, прочтя монографию К. Муздыбаева (см.: Муздыбаев К. Психология ответственности. Изд. 2-е, доп. М., 2010).

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 351–352.

Об общепсихологических аспектах смысловой сферы личности речь пойдет в следующей, второй главе.

Фролов И. Т. Перспективы человека. М., 1983. С. 311–312.

Ясно, что речь идет о чисто человеческом, духовном измерении, категории вечности, то есть не о том, что определено самим по себе бесконечным течением времени, а скорее о том, что проступает сквозь время, способно свершаться в любой день и час. Или, напротив, не свершаться, исчезать в погоне за преходящим. И если последнее становится главной, превалирующей формой жизни общества, то говорят о наступившем безвременье. Физически время течет как обычно, оно может быть занято весьма разнообразной и кипучей деятельностью, теряется лишь связь с вечным, непреходящим, а значит – теряется подлинная связь, сцепление со всеми другими временами человечества, «связь времен». Само время имеет, следовательно, параметр, качество, соединяющее или разводящее его с вечностью, которая, будучи особой царственной, не нисходит сама, но шлет подданное ей время, наделяя его часто чрезвычайными, здесь и сейчас развертывающимися полномочиями представительства. Как любой посланник, такое время ценно не само по себе – его лицо может быть одним, другим, третьим. Главное – кого оно представляет, чей знак и символ несет. Время тем самым способно отразить вечность, как капля росы – небо. Вопрос в том – способны ли мы увидеть это отражение и – нечто больше – способны ли мы быть им, или – скромнее – послужить ему. Известна формула: «бессмертие человека в бессмертии человечества», однако человечество вечно не потому, что никогда не прекратит своего существования (гарантии тому нет), а потому и до тех только пор, пока борется, отстаивает, служит вечным, непреходящим ценностям и истине, постоянно и объективно испытующим нас, но вне нас не могущим олицетвориться и быть.

Так, И. Т. Фролов, отмечая, что современная наука открыла многое в понимании биологического и социального смысла жизни и смерти человека, справедливо указывал на слабость в разработке индивидуально-психологических проблем смысла жизни, смерти и бессмертия человека, в отношении которых «нужны не только „чисто“ научные подходы… но и философские, то, что Л. Н. Толстой называл мудростью, отказывая в ней науке своего времени… Однако многие относящиеся сюда важные мировоззренческие, социально-этические и гуманистические проблемы, волнующие каждого человека, по-прежнему еще мало занимают науку. В результате мы оставляем открытой, неудовлетворенной значительную часть жизни человеческого духа…» (Фролов И. Т. Перспективы человека. М., 1983. С. 304–305). Проблемы смысла жизни практически не затрагиваются ни в школе (на пагубность этого положения не раз обращал внимание В. А. Сухомлинский), ни в вузе. «Студент высшего учебного заведения (не говоря уже о школьнике), – констатировал Л. Н. Коган, – на протяжении 4–5 лет изучения общественных наук может ни разу не услышать слов „смысл жизни“» (Коган Л. Н. Цель и смысл жизни человека. М., 1984. С. 243–244). Следует признать, однако, что с конца XX – начала XXI века положение медленно, но все же начинает меняться, что связано, в частности, с проникновением экзистенциальной психологии и христианской психологии, где категория смысла жизни играет центральную роль (см.: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990; Ленгле А. Жизнь, наполненная смыслом. М., 2003; Христианская психология в контексте научного мировоззрения: коллективная монография / Под ред. проф. Братуся Б. С. М., 2017).

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. XVIII. М., 1913. С. 220.

Эйнштейн А. Физика и реальность. М., 1965. С. 348.

Есть два наглядных образа, олицетворяющих названные отношения к жизни. Первый принадлежит Б. Шоу, который сравнивал жизнь с великолепным факелом, врученным ему по эстафете предыдущими поколениями, а свою задачу видел в том, чтобы заставить этот факел гореть еще сильнее и ярче, прежде чем он передаст его другим поколениям. Этот образ противостоит другому и весьма распространенному пессимистическому сравнению человеческой жизни с полетом мотылька из тьмы во тьму.

См.: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

В ангельском мире нет тьмы, в демонском – света. Только в человеке возможно смешение, и недаром так знаменита мысль Достоевского о том, что Бог с дьяволом борется и арена – душа человеческая.

Закрепившийся со времен Фрейда подход – обратный: изучение явных аномалий, патологии, специфики отклонений и понимание при этом нормы либо как отсутствия крайностей, либо как некоего приемлемого баланса отклонений, их удачной компенсации, не препятствующей адаптации индивида к социуму. Что касается непосредственных исследований тех или иных аномалий, то они, как правило, в очередной раз подтверждают старую истину, что «здоровье – одно, а болезней много», неисчислимы виды, подвиды и вариации психических уклонов и извращений. Кроме того, при внимательном анализе всегда можно обнаружить отнюдь не одни только признаки ущерба, негативные отклонения и симптомы, но и присущие каждой аномалии позитивные, лишь ее отличающие характеристики или их особое, специфическое сочетание. Всякое развитие не может быть лишь цепью потерь и ущербов, но обязательно и обретений, новообразований. Другое дело – какого рода эти обретения в аномальном развитии, какую роль они играют в судьбе человека, к каким поступкам и действиям приводят. (Некоторые иллюстрации к сказанному читатель найдет в гл. V и VI.)

В данном случае под сомнение ставилась необходимость (нормальность) очевидного – приведение предмета в соответствие с понятием о нем (другое дело, что можно изменить имя, понятие и тогда изменятся ожидания, требования к предмету). Никто, по-видимому, не будет возражать, что слон, например, должен быть слоном, чтобы им называться, а не бегемотом (мол-де на сегодня сойдет и так). Впрочем, эмоциональный накал возражений вполне объясним. Слон является слоном по рождению, он – скажем так – обречен быть слоном. У человека – обретение себя и своего понятия не гарантировано, ибо требует – как мы видели – постоянной внутренней работы, творчества, ответственности, выбора, поиска смысла и т. п. Лишнее напоминание об этом многим ли понравится?

Первая попавшаяся иллюстрация – слова Вильяма Блейка: «Ты никогда не будешь знать достаточно, если не будешь знать больше чем достаточно». Или – недавно услышанный парафраз этой мысли: «В сущности, достаточно в жизни прочесть не более пяти-шести книг. Но чтобы их найти, надо прочесть сотни».

Цит. по: Рерих Н. К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 109.

Шорохова Е. В. Психологический аспект проблемы личности // Теоретические проблемы психологии личности. М., 1974. С. 23.

Между тем сторонники такого подхода очень часто любят говорить о требованиях практики, подчеркивать прикладную направленность своих исследований в противовес отвлеченным, ничего, на их взгляд, не дающим для жизни теориям. Но теория в своем настоящем назначении не досужая игра ума, не бегство от требований действительности, а источник все нового понимания этой действительности, более верных и адекватных подходов к ней. Как заметил выдающийся физик Больцман, нет ничего более практичного, чем хорошая теория.

Леонтьев А. Н. Избр. психол. произв. Т. 1. М., 1983. С. 385.

Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М., 1984. С. 21.

Проблему соотношения этих условий, соотношения биологического, психологического и социального при нормальном и аномальном развитии мы будем специально обсуждать в гл. II (§ 3) и гл. III.

«Параллельно „видимой“, „единственной“ жизни, – замечает Н. В. Наумова, – тянутся психологическим, ценностным и поведенческим пунктиром жизни другие… Человек внутренне как бы проигрывает несколько жизненных сценариев и стратегий» (Наумова Н. В. Целеполагание как системный процесс. М., 1982. С. 17). В этом плане мы проживаем один из вариантов своей жизни, утверждение его единственности всегда может быть поставлено под вопрос.

См.: Узнадзе Д. Н. Философия. Психология. Педагогика: наука о психической жизни. М., 2014. В предисловии И. В. Имедадзе и Р. Т. Сакварелидзе к этому сборнику мы читаем: «Не найдя нужного слова в грузинском языке, Узнадзе создает его сам – „ганцкоба“ (установка)… В результате „настроение“ действительно превратилось в „настрой“, „направленность“ или, точнее, в „предуготованность“, чего и требовала теория» (С. 20–21).

Приведем, справедливости ради, по-видимому, не согласное с нашим мнение американского философа А. Грюнбаума: «Я никогда не просыпаюсь совершенно свободным от каких-либо мыслей и не спрашиваю свое чистое сознание: „Какими мотивами я наполню свое сознание в это утро? Будут ли это устремления типа Аль Капоне или Альберта Швейцера“» (Грюнбаум А. Свобода воли и законы человеческого поведения // Вопросы философии. 1970. № 6. С. 69). С психологической точки зрения ни о какой «чистоте сознания» речи, конечно, быть не может – оно полно прежде накатанных мотивов и установок. Мы говорим лишь о том, что при всей важности и несомненной силе этого сложившегося инерционного момента сам по себе он не может единственно объяснить и оправдать поведение, ибо за каждым актом последнего лежит принципиальная возможность, а часто необходимость жизненного выбора, поэтому, даже когда поведение предстает как сугубо преемственное и реактивное, за ним на деле скрываются разные формы и степени активного (то есть содержащего выбор) отстаивания именно такого, а не иного пути.

Специально подчеркнем, что мы отнюдь не рядополагаем эти максимы – за каждой существенно разное понимание человека и его места в мире и мироздании. Эта разность требует, однако, качественно иного уровня рассмотрения – собственно философского и богословского, для нас же, как для психологов, важны сейчас внутренние механизмы, вектора, сама устремленность человека к преодолению инерции и движению в пространстве смысловых возможностей. Примером деликатного и корректного различения «научно-психологического» и «духовно-религиозного» может служить следующий подход Ф. Е. Василюка к исследованию переживания и молитвы: «В пределах этого исследования мы будем смотреть на молитву „снизу“, то есть намеренно отвлекаться от мистической, аскетической и догматической стороны вопроса, ограничиваясь лишь научно-психологическим подходом. Это ограничение, однако, не означает психологической редукции, попытки свести действие молитвы к одним лишь естественным психологическим закономерностям. Тем не менее необходимо попытаться исчерпать, насколько возможно, чисто психологические влияния молитвы на состояние человека. Эта задача и соответствует требованию научной добросовестности, и не оскорбляет религиозного чувства» (Василюк Ф. Е. Переживание и молитва: Опыт общепсихологического исследования. М., 2005. С. 16).

Можно сказать и так: личность в предложенном понимании масштабна человеку, человек же – безмасштабен. Или – если определить то, чему или кому он в этом плане уподобляется, чьим образом умопостигаемо способен служить (оставив в стороне, насколько уподобляется и насколько служит), то тогда он масштабен, являет образ Человечества (в светско-философском понимании) или Бога (в понимании теологическом). В первом случае он способен в умопостигаемом пределе вместить в себя Человечество, во втором – Бога.

Известный музыкант М. Л. Ростропович в семидесятых годах прошлого века за дружескую поддержку опального тогда в СССР писателя А. И. Солженицына был сначала отстранен от широкой концертной деятельности, затем фактически изгнан из страны и, в довершение, Указом Президиума Верховного Совета СССР лишен советского гражданства. Вскоре после изгнания он оказался на приеме у Папы Римского Иоанна Павла Второго и в беседе с ним посетовал на свою судьбу, сложности и проблемы, на что тот ему сказал: «У вас сейчас только одна проблема». Ростропович страшно поразился: «Почему одна? У меня море проблем: мне жить негде, у меня ни одного контракта нет, мне работать негде, я не понимаю, как мне вообще строить свою жизнь, когда в зрелом возрасте я выброшен из дома, лишен всего, что было сделано, лишен всей платформы, позиций каких-то». Иоанн Павел ему ответил: «Вы находитесь на лестнице жизни, и каждый ваш поступок – это либо шаг вверх, либо шаг вниз по этой лестнице. У вас есть только одна проблема: делать шаги наверх».

Показателен и контекст этих слов из введения в курс лекций, который Пьер Жане читал в Париже в 1928 году. Приведем этот контекст. Жане вспоминает, что впервые курс лекций по психологии личности он прочел в Collège de France в декабре 1895 года по рекомендации Теодюля Рибо – мэтра французской психологии. Однако слушатели этого курса стали вскоре жаловаться Рибо на нового лектора. «Некоторые даже приходили в негодование. „Какая мешанина всевозможных цитат, – говорили они. – Он цитирует философов вместе со спиритуалистами: изложение идей… соседствует с выдержками из Шарко, Шерингтона и Крепелина. Настоящая сборная солянка!“ К тому же, – продолжает Жане, – рассматривая те или иные явления, я обращался к фундаментальным метафизическим теориям наравне с клиническими описаниями, что тоже ясности не добавляло. Я защищался как мог. Но самое удивительное (и это показывает, что человек несильно меняется в лучшую сторону), на протяжении всех этих тридцати лет я представляю вашему вниманию все ту же сборную солянку. Почему?» Далее следуют уже цитированные в тексте слова и вслед за ними их развитие: «Психология уже по определению своего предмета касается абсолютно всего. Она универсальна. Психологические явления есть везде. Их столько же в литературных произведениях, сколько и в анатомических исследованиях мозга. Если вы будете относиться к ним только как литератор, моралист, анатом, вы сведете психологию к очень узкой области и неизбежно придете к ошибочным заключениям. Следует, напротив, быть готовым к обобщениям, чтобы заниматься психологией, нужно быть универсалом, узнавать, что и как думали люди в разных областях, понимать ход их рассуждений» (Жане П. Психологическая эволюция личности. М., 2010. С. 11–12).

См.: Мейли Р. Структура личности // Фресс Я., Пиаже Ж. Экспериментальная психология. Вып. V. М., 1975. С. 216.

См.: Платонов К. К. О системе психологии. М., 1972. С. 128.

См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977. С. 162–164.

Metzger W. Psychologie in Selbstdarstellungen. Berlin, 1972. S. 225.

Тулмин С. Моцарт в психологии // Вопросы философии. 1981. № 10. С. 133–134.

Allport G. Becoming. Basic Considerations for a Psychology of Personality. L., 1960. P. 143. См. также: Олпорт Г. Становление личности: Избранные труды. М., 2002.

Иванников В. А. Основы психологии. Курс лекций. СПб., 2010. С. 151.

Леонтьев Д. А. Новые ориентиры понимания личности в психологии: от необходимого к возможному // Личностный потенциал: структура и диагностика. М., 2011. С. 5. Любопытно заметить, что последнее в приведенной цитате суждение об области исследования личности – «движется сейчас очень быстрыми темпами, но направление этого движения не совсем понятно» – является, по сути, парафразом сравнения психологии личности с всадником без головы, мчащимся во весь опор неведомо куда, которое было дано Олпортом еще в 60-х годах прошлого века.

Нелишне заметить, что взгляд на норму только через анализ, гипертрофию ее возможных недостатков, проникая в широкое обыденное сознание, может сыграть (и уже во многом вследствие своей распространенности сыграл) весьма пагубную роль в формировании нравственных ориентаций. Он развенчивает человека, давая любым самым возвышенным проявлениям заземленное, часто прямо идущее от неврозов и отклонений объяснение, сводя все к «сублимации», «защитам», действию элементарных эгоистических «инстинктов» и т. п. Если продолжить аналогию с зеркалом, как не вспомнить здесь мудрую андерсеновскую историю-предостережение о злом тролле, который «смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось дальше некуда, а все дурное и безобразное так и выпирало, делалось еще гаже… А если у человека являлась добрая мысль, она отражалась в зеркале такой ужимкой, что тролль так и покатывался со смеху, радуясь своей хитрой выдумке. Ученики тролля – а у него была своя школа – рассказывали всем, что сотворили чудо: теперь только, говорили они, можно увидеть мир и людей в их истинном свете. Они бегали повсюду с зеркалом, и скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде» (Г. Х. Андерсен «Снежная королева»).

Путь этот пока не является в психологии частым. Как справедливо заметил В. Е. Кемеров, обычно «психология шла не по пути „реконструкции“ психики на основе истолкования личностного бытия, а, наоборот, по пути „реконструкции“ бытия личности на основе описания ее психики» (Психологический журнал. 1982. Т. 3. № 3. С. 127).

«…Одним из крупнейших современников И. П. Павлова, А. А. Ухтомским, была выдвинута мысль о существовании особых физиологических, или функциональных органов нервной системы… Это органы, которые функционируют так же, как и обычные морфологически постоянные органы; однако они отличаются от последних тем, что представляют собой новообразования, возникающие в процессе индивидуального (онтогенетического) развития. Они-то и представляют собой материальный субстрат тех специфических способностей и функций, которые формируются в ходе овладения человеком миром созданных человечеством предметов и явлений – творениями культуры… Теперь мы можем более ясно представить себе и то, в чем именно выразилось очеловечивание человеческого мозга… Оно выразилось в том, что кора человеческого мозга с ее 15 миллиардами нервных клеток стала в гораздо большей степени, чем у высших животных, органом, способным формировать функциональные органы» (Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965. С. 408).

Ухтомский А. А. Учение о доминанте // Ухтомский А. А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1950. С. 279.

«Убеждение в том, что вещи существуют не сами по себе, а обладают еще каким-то важным и существенным для человека „смыслом“, растет из особого положения человека в мире, – пишет В. М. Межуев. – В своем стремлении постичь смысл вещи, раскрыть его средствами мифологического, религиозного, художественного или философского сознания люди исходят не из своей чисто природной потребности в ней, а из своей общественной, „родовой“ потребности, определяемой существованием того общественного целого, к которому они принадлежат. Они как бы смотрят на вещь глазами этого целого, пытаясь увидеть в ней то, что имеет значение для их жизни в границах данного целого. Будучи сам „родовым“ существом, человек и в вещах ищет то, что составляет их общий „вид“, „эйдос“, „идею“, что образует их „родовую“ сущность» (Вопросы философии. 1982. № 10. С. 46).

«Поуровневый» подход имеет весьма давнюю историю. Деление на «душу» и «тело», которому тысячи лет, можно рассматривать как первую попытку такого рода. Не менее почтенный возраст имеет и трехчленное деление на «телесное», «душевное» и «духовное». Двух- и трехчленное деление, наполненное, разумеется, иным содержанием, остается наиболее распространенным и сейчас в психологии личности. Напомним лишь некоторые примеры: индивид – личность (А. Н. Леонтьев); субъект – личность (П. Я. Гальперин); индивид – личность – индивидуальность (Б. Г. Ананьев, А. Г. Асмолов); индивид – субъект – личность (Ш. А. Надирашвили); организм – индивид – личность (М. Г. Ярошевский) и др. В развиваемых ниже взглядах на проблему психического здоровья мы также будем придерживаться трехчленной традиции.

Напомним в данной связи слова Л. Н. Толстого о том, что «неизбежно необходимое для живых людей знание было и есть всегда одно: знание своего назначения в том положении, в котором находит себя человек в этом мире, и в той деятельности или в том воздержании от деятельности, которое вытекает из понимания этого назначения» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 40. С. 427).

Нелишне заметить, что применение термина «уровень» является здесь в достаточной степени условным (равно, впрочем, как и в перечисленных выше в примечании примерах «поуровневых» делений). Об уровнях в строгом значении уместнее было бы говорить при изменении какого-либо свойства или качества, когда, скажем, каждая новая ступень подъема вбирает в себя, как бы «затопляет» нижележащие, пройденные, оставленные уже уровни (так говорят о повышении уровня образования, культуры и т. п.). В нашем же случае речь идет скорее о составляющих, параметрах, этажах психического здоровья, существующих (живущих) одновременно, пусть глубоко взаимосвязанно и взаимозависимо, но все же не поглощая и не заменяя друг друга. Но поскольку понятие поэтажного подхода пока непривычно, да и ассоциируется больше со строительным делом, нежели с психологией, мы с учетом высказанных оговорок будем в основном использовать устоявшуюся «уровневую» терминологию.

См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965.

Мы делаем эту оговорку, поскольку у самого С. Л. Рубинштейна внутренние условия понимались как раз в таком расширенном толковании. «При объяснении любых психических явлений, – писал он, – личность выступает как воедино связанная совокупность внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия». Структура личности при этом рассматривалась как включающая в себя и черты, обусловленные природными данными и общие для всех людей (например, свойства зрения, вызванные распространением солнечных лучей на Земле), и условия, которые изменяются в ходе исторического развития (например, особенности фонематического слуха, вызванные строем родного языка), и свойства высшей нервной системы, и, наконец, систему мотивов и свойств характера (см.: Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М. 1957. С. 308). Подобный «тотальный» подход к личности, слияние в одно разноуровневых образований, отнесение к ней как физиологических, так и собственно психических свойств во многом, на наш взгляд, снижали ценность формулы «внешнее через внутреннее» и, возможно, явились причиной, по которой эта формула не нашла пока должного применения в исследованиях личности. При таком подходе оказывается затрудненной и возможность конкретно разобраться в той специфической роли, которую играют различные особенности организма, перипетии его «биологии» в нормальном и отклоняющемся развитии.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977. С. 181.

См.: Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984.

Здесь, что отметил, наверное, внимательный читатель, мы уже второй раз используем критерии, о которых критически отозвались в начале предыдущей главы. Сначала это был критерий внутреннего равновесия, гомеостазиса; теперь – критерий оптимальности. Однако подчеркнем во избежание недоразумений, что наша критика была направлена не на сами по себе критерии – каждый из них правомерен на своем месте, – а на неадекватность или, по крайней мере, малую эффективность их применения к собственно психологическим уровням человеческого развития, в особенности к уровню личностному. Сейчас же речь идет об организменных системах, к которым вполне применимы критерий внутреннего равновесия и критерий оптимальности. Под последним в данном случае, как уже говорилось, подразумевается такой результат работы рассматриваемых систем, который обеспечивает широту и постоянство диапазона условий функционирования психического аппарата. Критерий оптимальности вообще является безличным, чисто «технологическим» показателем, и в этом плане он применим, по сути, к любому процессу с обязательным, однако, условием четкого понимания того, что именно должен представлять собой данный оптимум, что он должен обеспечивать, чему (обычно вышележащему по уровню) он призван служить.

Понятно, что мы сейчас говорим в основном не о мягких формах, не о пограничных состояниях и расстройствах, а о выраженной патологии – собственно психических болезнях, где биологические условия выступают особенно показательно и жестко. Специально роль психологии в изучении психической болезни будет обсуждаться в главе III.

А. Н. Леонтьев неоднократно подчеркивал, что будущее психологии зависит от способности освоения «межуровневых переходов», которые связывают психологический уровень с биологическим и социальным. Но надо согласиться с М. Г. Ярошевским, что главные результаты этого периода анализа деятельности получены в основном лишь на одном из «переходов» – от социального уровня к психологическому. Другой же важнейший «переход» – от биологических уровней к психологии – остался фактически неразработанным (cм.: Ярошевский М. Г. Психология в XX столетии. Теоретические проблемы развития психологической науки. М., 1974; Он же. Предметная деятельность как основа системы психологии // Вопросы психологии. 1984. № 1; Петровский А. В., Ярошевский М. Г. Теоретическая психология. М., 2003). Анализ аномального развития может дать, на наш взгляд, очень многое для заполнения этого пробела.

Делая в скобках эту оговорку, как не вспомнить таких корифеев отечественной психологии, как Л. С. Выготский и А. Р. Лурия, которые, будучи уже известными психологами, пошли на учебу (в качестве рядовых студентов!) в медицинский институт, чтобы во всей полноте и последовательности овладеть соответствующими знаниями. В дальнейшем А. Р. Лурия после докторской диссертации по психологии с успехом защитил и докторскую диссертацию по медицине.

«Редко кто проходит медицинское обследование, – констатирует И. И. Брехман, – без одного или нескольких диагнозов в заключении, хотя сам человек чувствует себя здоровым и трудоспособным» (cм.: Брехман И. И. Философско-методологические аспекты проблемы здоровья человека // Вопросы философии. 1982. № 2).

Михеев В. В. Учебник нервных болезней. М., 1966. С. 193.

Литературная газета. 1985. 26 июня.

Соотношение биологического и социального в человеке: Материалы симпозиума. М., 1975. С. 74.

См., напр.: Бабичев И. Т., Боровский Я. М. Словарь латинских крылатых слов. М., 1988.

Следует, видимо, согласиться с П. Я. Гальпериным (cм.: Гальперин П. Я. К вопросу об инстинктах у человека // Вопросы психологии. 1976. № 1; Он же. Психология как объективная наука. Воронеж, 1998), который настаивал на том, что термин «органическое» является более подходящим, поскольку не содержит, в отличие от понятия «биологическое», указания на «животное в человеке», а ориентирует прежде всего на имеющиеся анатомо-физиологические предпосылки и возможности, которые играют совершенно бесспорную и очень важную роль в развитии человека, особенно наглядно (как мы увидим ниже, в гл. V, VI) проявляющуюся в аномалиях этого развития.

Заметим, что деятельность – отнюдь не только психологическая категория, но и важнейший общефилософский объяснительный принцип. В истории европейской философии выделяется, например, три таких принципа: Космос (в античной философии и науке), Природа (в философии и науке Нового времени) и Деятельность (начиная с XVIII–XIX веков – в классической немецкой философии) (см., напр.: Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978; Он же. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1997). Психологию интересует, прежде всего, роль деятельности в формировании психического аппарата и в связи с этим ее внутреннее строение и динамика.

Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965. С. 287–289.

Такое понимание культуры не является общепринятым. Но дело в том, что термин «культура» вообще чрезвычайно многозначен и в различных частных науках и даже внутри каждой из них толкуется по-разному. В отечественной философской литературе была, например, достаточно распространена точка зрения, согласно которой в основу понимания культуры кладется исторически активная деятельность человека и, следовательно, развитие самого человека в качестве субъекта этой деятельности. Развитие культуры при таком подходе фактически совпадает с развитием человечества, причем не в какой-то особой (например, специфически духовной, научной, художественной и т. п.), но в любой области общественной жизнедеятельности (cм.: Фролов И. Т. и др. Культура человека – философия: К проблеме интеграции и развития // Вопросы философии. 1982. № 1, 2). Подобное философское понимание, комментирует В. М. Межуев, «имеет дело с культурой не как с особым объектом, подлежащим специальному изучению (наряду, например, с природой, обществом, человеком и т. д.) в границах отдельной дисциплины, а как с всеобщей характеристикой всего действительного мира» (Межуев В. М. Культура как философская проблема // Вопросы философии. 1982. № 10. С. 51). Для конкретного психологического анализа такая точка зрения представляется чересчур глобальной, не позволяющей различать компоненты и условия развития личности. Поэтому мы понимаем здесь культуру более узко – как систему бытующих в обществе значений (понятий, норм, образцов и т. п.), относя деятельность в иную категорию анализа, хотя понятно, что как знаки мертвы вне культуротворческой и культуропотребляющей деятельности, так и сама деятельность (в качестве собственно человеческой) немыслима вне этих знаков.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977. С. 278.

Л. С. Выготский выделял два принципиально отличных способа анализа, применяемых в психологии. Первый можно назвать разложением сложных психологических целых на элементы. Его Л. С. Выготский сравнивал с химическим анализом воды, разлагающим ее на кислород и водород. Другой путь анализа – это анализ, расчленяющий сложное единое целое на единицы. «Под единицей, – писал далее Л. С. Выготский, – мы подразумеваем такой продукт анализа, который в отличие от элементов обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и который является далее неразложимыми живыми частями этого единства. Не химическая формула воды, но изучение молекул и молекулярного движения является ключом к объяснению отдельных свойств воды… Психологии, желающей изучить сложные единства, необходимо понять это. Она должна заменить методы разложения на элементы методами анализа, расчленяющего на единицы» (Выготский Л. С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. С. 15–16). Позже об этом писал и С. Л. Рубинштейн: «Для того чтобы понять многообразные психические явления в их существенных внутренних взаимосвязях, нужно прежде всего найти ту „клеточку“, или „ячейку“, в которой можно вскрыть зачатки всех элементов психологии в их единстве» (Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946. С. 173). Эти положения актуальны и поныне. Необходимо добавить также, что выделение и обоснование этих единиц – особая теоретическая работа, поскольку «единицы анализа не могут непосредственно заимствоваться в самой реальности в качестве ее вещественно экземплифицированных представителей, но каждый раз являются продуктом мысленного конструирования (разумеется, отнюдь не произвольного по отношению к реальности)» (Юдин Э. Г. Деятельность и системность // Системные исследования: Ежегодник 1976. М., 1977. С. 31). Собственно, в каждой сколько-нибудь развитой психологической теории можно выделить такую единицу: «знак» – у Л. С. Выготского, «установка» – у Д. Н. Узнадзе, «деятельность» – у А. Н. Леонтьева, «действие», «поступок» – у С. Л. Рубинштейна, «акт поведения» – у М. Я. Басова и др.

Бернштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. М., 1966. С. 326; см. также: Бернштейн Н. А. Биомеханика и физиология движений. Москва – Воронеж, 2004.

Как и во многих других случаях проявления жизненной диалектики, здесь скорее важен не результат, а процесс, реальные формы и перипетии его осуществления. Дело потому часто не в смыслообразующем мотиве как таковом, а в тех способах, связях, каковыми произошло его становление. Эти способы, эта живая сеть внутренних соотнесений и рождает, питает смысловые системы. Поэтому смысл не может быть навязан извне, преподан как урок для заучивания. Это – суверенная территория души. Обучать можно знакам, знаниям, тем, например, что Волга впадает в Каспийское море. Тому же, что Волга – матушка, мать-река, обучить нельзя. Для этого надо вырасти у великой реки в великой стране, вобрать в себя (через себя) их историю и судьбу, соотнести с собой, своей жизнью, своим народом, его страданиями и чаяниями.

Не надо быть профессиональным психологом, чтобы убедиться, насколько часто величие, благородство (равно – низость) побуждений проявляется в сугубых, казалось бы, мелочах и второстепенностях – порой в одном жесте, интонации, позе, улыбке. В этом плане смысловая подоплека не столь уж закрыта для жизненных наблюдений, плоды которых могут оказаться, правда, достаточно горькими.

См.: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990; Он же. Воля к смыслу. М., 2004; Он же. Сказать жизни «Да». М., 2004.

См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977.

Юнг К. Г. Ответ Иову. М., 1995. С. 111.

Это не противоречит приведенному только что пониманию Юнгом смыслов как свидетельств из самих себя. Именно так, прежде всего, высшие («наддеятельностные») смыслы («сверхсмыслы» по Франклу) обнаруживаются, субъективно переживаются человеком, становясь опорами и путеводными звездами («личностными ценностями», о которых ниже).

Митрополит Антоний Сурожский утверждал, что в человеке есть пространство, которое может быть заполнено единственно только Богом (cм.: Антоний, митр. Сурожский. Беседы о молитве. СПб., 1996). При всем, казалось бы, специально богословском уклоне этой мысли она корреспондирует с обсуждаемым в первой главе исходным родо-видовым противоречием, с человеческой антиномией заведомой ограниченности, конечности, временности и – одновременно – безграничности, бесконечности, вечности. Сущностность, онтология этой антиномии порождает неизбывный зов к высшему, который и является психологической основой любой религии как (в переводе с латинского) «обратной связи» с чаемой полнотой смысла.

Далее, словно реплику в сторону, – читателю доверительно от себя лично, – Арон Абрамович добавляет: «Во исполнение этого долга я и пишу свою книгу» (Брудный А. А. Пространство возможностей. Введение в исследование реальности. Бишкек, 1999. С. 380). Эта книга оказалась одной из последних в творчестве замечательного отечественного мыслителя (1932–2011).

См.: Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1996.

Выготский Л. С. Мышление и речь: психологические исследования. М., 2016. С. 351.

Леонтьев А. А. Алексей Николаевич Леонтьев рассказывает о себе // Вопросы психологии. 2003. № 2. С. 40.

Леонтьев А. Н. Философия психологии: Из научного наследия. М., 1994. С. 40.

Там же.

Там же. С. 23.

Там же. С. 40.

Выготский Л. С. Собр. соч. Т. 6. С. 90.

Не углубляясь в проблему свободы как центральной, сущностной для понимания личности (см. § 2 гл. I), напомним, что Маркс (ранее Спиноза и Гегель) исходил из представлений о свободе как познанной, осознанной необходимости. После идеологизации и канонизации марксизма это стало общеобязательным постулатом в советской науке. Однако, как показали Н. А. Бердяев и Б. П. Вышеславцев, свобода как высшая категория не может быть функцией нижележащей – необходимости. Кроме того, у Спинозы речь прежде всего о натурфилософии, о «познавательном отношении», об открытии закономерностей (необходимостей) природы, натуры, знание (познание) которых делает нас осознанными и – тем самым – освобожденными от их принуждений и действий, например, способными осознанно и свободно избегать и использовать их. Маркс, по мысли С. Л. Воробьева, совершает подмену, перенося этот взгляд с «познавательных отношений» на социальные, общественные, личностные, даже духовные. Открывая, как ему казалось, законы общества, он стал подразумевать подчинение им как объективную необходимость. Затем это было подхвачено и реализовано на практике большевиками. Вспомним слова Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». И другие – столь же распространенные при советской власти: «Идея, овладевшая массами, становится материальной силой». Далее – эта навязанная «массам» идея принимается как единственно верная, после чего остается лишь поставить всех перед следующей дилеммой: или этой силе (возглавляемой, естественно, большевиками) надо подчиниться добровольно, осознанно, т. е. «свободно», или она сметет, сотрет всех, кто станет на ее пути. Цепочка эта – отнюдь не абстрактное умозрение, она была въяве реализована недавней историей коммунизма в XX веке, которая застронула не только множество конкретных людей, но целые сословия и народы, не говоря уже о трагических деформациях культуры и науки, в том числе и психологии (см.: Братусь Б. С. Русская, советская, российская психология. М., 2000; Христианская психология в контексте научного мировоззрения / Под ред. проф. Б. С. Братуся. М., 2017).

Приведем полностью первый стих: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1: 1).

Выготский Л. С. Психология развития человека. М., 2004. С. 1017.

Там же.

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 254.

Выготский Л. С. Конкретная психология человека // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1986. № 1.

Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1987. С. 126.

Это определение психолога Выготского звучит словно рефрен (эхо) строк поэта Ф. И. Тютчева:

Брушлинский А. В. Деятельность и опосредствование // Психологический журнал. 1998. № 6. С. 123.

Шмаина-Великанова А. И. О самопознании // Цельность человека: дух, душа, тело. М., 2010. С. 4.

Антоний, митрополит Сурожский. Труды. М., 2002. С. 291.

Воробьев С. Л. Онтологические образы психологии / Начала христианской психологии. Учебное пособие для вузов. М., 1995. С. 87.

Воробьев С. Л. Онтологические образы психологии / Начала христианской психологии. Учебное пособие для вузов. М., 1995. С. 101.

См.: Лызлов А.В. Психология до «психологии». От Античности до Нового времени. М., 2018.

Впрочем, оба эпитета – «предельное» и «беспредельное» – требуют здесь оговорки, поскольку грань между ними в чисто психологическом аспекте восприятия крайне зыбка. Философ может вполне удовольствоваться упоминанием о трансценденции, трансцендировании границ, но как быть психологу, для которого искома не абстрактная категория, пусть и вполне сносно означающая явление, но само это явление, его живой резонанс в психологическом, личностном бытии конкретного человека? Правильнее было бы говорить о беспредельности предельного и предельности беспредельного как отражении антиномической природы человека, психологически оборачивающейся готовностью, жаждой выбора и осуществления надпредельных (а психика, ее возможности – один из главных пределов), «надситуативных» (термин В. А. Петровского) целей.

См.: Совершенно секретно. 2013. № 5.

В этом столь частая коллизия родителей и детей, в особенности подростков, юношей, молодых людей. Некоторые родители уверены, что они точно знают суть и назначение выросшего дитяти, и потому активно (иногда агрессивно, манипулятивно) направляют его жизнь по ими разработанным маршрутам. В роли знатока чужой судьбы могут выступать и жена в отношении мужа (и ровно наоборот), и начальник по отношению к подчиненному, и приятель по отношению к приятелю, и учитель по отношению к ученику, и т. п. Не будем отрицать возможность успеха и, в известном случае, необходимости такого водительства, но сколь же много видим мы вокруг неудач, отклонений, поломанных жизней! Так что – по крайней мере – призовем к уважению и осторожности в суждениях и действиях относительно тайны назначения каждого из нас.

В русской классической литературе этот поворот (как бы сказал Ф. Е. Василюк, «зуммирование» – приближение) произвел Н. В. Гоголь в своей «Шинели», сделав самого последнего и жалкого для всех окружающих чиновника по переписыванию казенных бумаг Акакия Акакиевича Башмачкина главным героем. «Все мы вышли из гоголевской Шинели», – скажет (подытожит) потом Ф. М. Достоевский.

Театр и искусство. 1904. № 28. С. 521.

Во что во времена становления чеховского театра могла вырождаться порой такая тенденция, свидетельствует следующая заметка из газеты «Русь» (1912): «В нынешних пьесах звучит несмолкаемая пальба, и театры вынуждены нанимать инструкторов по стрельбе. А то актеры, неумело стреляя и стреляясь, возбуждают в зрителях смех вместо жалости, нарушая впечатление от драматического момента и даже срывая спектакли».

См.: Новая газета. 2018. № 78.

В конце параграфа мы, в другом контексте, вернемся к этим взглядам А. П. Чехова, остающимся актуальными и в наше время.

Для полноты отметим, что помимо духовного уныния и упадка в завязывании трагедии сыграл роль и противоположный перехлест тогдашней образованной публики: склонность к духовной прелести, воспарению, экстазу, мистике. И в том, и в другом уклонах исчезала, отсутствовала реальность, духовное трезвение, опора. У свидетеля того времени – философа Федора Степуна мы читаем: «На реальные запросы жизни передовая интеллигенция отвечала не твердыми решениями, а отвлеченными идеологиями и призрачными чаяниями. Социалисты чаяли „всемирную социальную революцию“, люди „нового религиозного сознания“ – оцерковление жизни, символисты – наступление теургического периода в искусстве, влюбленные – встречу с образом „вечной женственности“ на розовоперсной вечерней заре. Всюду царствовало одно и то же: беспочвенность, беспредметность, полет и бездна» (Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Нью-Йорк, 1965. С. 321; см. также: Братусь Б. С. Психология. Нравственность. Культура. М., 1994).

Приведя эти замечательные слова, я подумал, что, учась на факультете психологии МГУ им. Ломоносова, где А. Н. Леонтьев был деканом, а затем работая под его непосредственным руководством на кафедре общей психологии, бывая на его лекциях, выступлениях и много раз встречаясь, должен признаться – не помню, чтобы слышал от него подобные решительные суждения о духовности и борьбе за нее как главном стержне личности. Может быть, здесь мы невольно касаемся драматической психологии личности самого Алексея Николаевича: невозможности ему, как официальному лидеру советской психологии, свободно и широко развивать, реализовывать то, что не согласовывалось с тогдашней коммунистической идеологией. Что касается приведенной записи, то она была сделана 8 августа 1974 года в подмосковном поселке писателей «Красная Пахра» (Леонтьев А. Н. Из дневниковых записей // Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения в 2 т. Т. II. М., 1983. С. 241). В начале этой записи стоит: «Очень важный разговор с Т.», и дальнейшие рассуждения – отклики, полемика, отголоски этого разговора. «Т.» – это писатель Владимир Тендряков – сосед Леонтьева по даче в «Красной Пахре». Они порой прогуливались летом по окрестностям и вели долгие беседы. Доверительные, глубокие, сокровенные (см.: Тендряков В. Ф. Проселочные беседы // А. Н. Леонтьев и современная психология. Сборник статей памяти А. Н. Леонтьева. М., 1983).

Древний китайский мудрец восклицает: «Сети нужны, чтобы выловить рыбу. Когда рыба выловлена – сеть становится не нужна. Слова нужны, чтобы выловить смысл. Когда он выловлен – слова становятся не нужны. Где найти человека, который бы позабыл (отложил) слова и с которым я бы мог поговорить?»

Напомним признание Александра Блока:

Л. Н. Толстой писал: «…нужны люди, которые бы показывали бессмыслицу отыскивания мыслей в художественном произведении и постоянно руководили бы читателей в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства, и к тем законам, которые служат основанием этих сцеплений» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 40. С. 326).

См.: Вилюнас В. К. Психология эмоциональных явлений. М., 1976; Он же. Психология эмоций. СПб., 2004.

Bratus B., Weltishchieff D., Lysloff A. Affekt als Befi ndlichkeit des Menschen // Existenzanalyse. 2010. № 2.

Мы не берем здесь социологические аспекты изучения ценностей, а рассматриваем ценность в ее психологической характеристике как разновидность смыслового образования. Отметим также во избежание недоразумений, что в психологии личности часто говорят о смысле во множественном числе (например, личностные смыслы), тогда как в традиции русского языка слово «смысл» принято употреблять в единственном числе. Это расхождение легко объяснимо: в отличие от обыденного языка под смыслом в психологии подразумевается особая составляющая сознания личности, которая имеет разные виды и формы, поэтому вполне правомерно говорить о множественности этих смыслов, их системе, иерархии и т. п.

Различия, несоответствия, а часто прямые противоречия между желанием «быть» и соблазном «казаться» не столь уж редко случаются в жизни любого человека, и потому борьба за искренность, постоянство, действительное, без «приписок», самовыражение – одна из основных линий нравственной жизни. Генезис многих видов отклонений, аномалий личности связан с теми или иными запущенными формами этого несоответствия. Например, клиницистам и психологам хорошо известно, что пышные уверения в любви к людям и готовности к самопожертвованию у лиц истероидного склада часто не имеют под собой никакой смысложизненной основы и являются лишь способом прикрытия безоглядного эгоцентризма и самолюбования.

См.: Левин К. Динамическая психология: Избранные труды. М., 2001.

Напомним, однако, что в рассуждениях Левина речь шла о валентности предметов, данных в конкретном, здесь-и-теперь возникшем «психологическом поле», о побудительной силе, от них исходящей. Сейчас же мы говорим об отношениях к предметам, точнее, к их взаимосвязям, о способах, принципах смыслового восприятия, придания личностно-субъективной цены возникающим в окружающем мире связям и отношениям. Так, в работе кубинского психолога М. Кальвиньо мы читаем: «Можно рассматривать четыре возможных отношения, в качестве которых может выступать то или иное явление: 1) явление выступает в качестве мотива; 2) явление представляет условие, препятствующее достижению мотива; 3) явление представляет условие, способствующее достижению мотива; 4) явление представляет условие, способствующее достижению одного мотива и препятствующее достижению другого. Этим четырем отношениям соответствуют и четыре возможных смысла явления: смысл мотива, негативный смысл, позитивный смысл, конфликтный смысл» (Кальвиньо М. Автореф. канд. дисс. М., 1981. С. 19). Положение это фиксирует возможность разного смыслового отношения к одному и тому же явлению в зависимости от его места в структуре деятельности. Однако, как мы увидим ниже, далеко не все смысловые образования можно прямо приписать к конкретной деятельности, сведя роль смысла лишь к оперативной регуляции достижения мотива, к взаимоотношению мотива и преграды или мотива и пособника достижения.

Возьмем, например, одну из самых популярных книг по психологии личности последних времен – книгу американского ученого М. Чиксентмихайи «Поток: психология оптимального переживания», которая впервые была опубликована в 1990 году и переведена с тех пор на 30 языков мира. Читаем в ней: «Наполеон посвятил свою жизнь стремлению к власти и принес в жертву этой цели сотни тысяч французских солдат. Мать Тереза вложила всю свою энергию в помощь нуждающимся, потому что смыслом ее жизни была бесконечная любовь, основанная на вере в Бога и высший порядок. С чисто психологической точки зрения Наполеон и мать Тереза достигли одинакового уровня осмысленности жизни и, следовательно, оптимального переживания. Но очевидные различия между этими двумя личностями ставят перед нами вопрос из области этики: к чему привели их пути осмысления жизни? Наполеон привнес хаос в жизнь тысяч людей, в то время как мать Тереза снизила энтропию в сознании тех, кому она помогла. Но мы не будем пытаться объективно оценить результаты чьей-либо деятельности; вместо этого постараемся описать субъективный порядок, создаваемый единым смыслом в сознании индивида. С этой позиции ответ на веками мучивший человечество вопрос о смысле жизни оказывается до смешного простым. Смыслом жизни является наличие смысла: неважно, что за ним стоит и откуда он берется, но именно единая цель и придает осмысленность существованию индивида» (Чиксентмихайи М. Поток: психология оптимального переживания. М., 2011. С. 324–325).

При таком взгляде (становящемся чуть ли не превалирующим) смыслы, едва приподнявшиеся над эгоцентрическими устремлениями, уравниваются с духовными и просоциальными, объявляясь смыслами вообще, необходимыми и достаточными для «оптимального переживания». По убеждению Чиксентмихайи, в свете такого открытия «веками мучивший человечество вопрос о смысле жизни оказывается до смешного простым». Простота эта, действительно, смешная, но не перестающая быть опасной, – той самой, о которой пословица говорит, что она хуже воровства. В данном случае, во-первых, уворовываются основания, стремления к смысловой высоте жизни, подвигу, поступку. И, во-вторых, уворовывается (упрятывается) добытая исследованиями научная истина, согласно которой разные смысловые уровни порождают качественно разные личностные типы со множеством системных отличий, включающих и сугубо психологические.

Лазурский А. Ф. Классификация личностей. М., 1923. С. 299.

В этом плане наиболее сжатой и яркой формулой личности (а не просто темперамента или характера) является, на наш взгляд, известное восклицание Лютера: «На том стою, и не могу иначе». Формула эта отражает все три момента, которые мы обозначили в конце первой главы в качестве существенных для нашего понимания личности: она подразумевает и определенную позицию, и ее достаточно ясное осознание, и, наконец, готовность постоять за нее как за нечто главное и неизменное. Добавим, что у самого Лютера следует далее «и да поможет мне Бог» как указание на важнейшее условие – веру в осуществимость намеченного и упование на снисхождение, заступничество высших сил (в секулярном сознании – судьба, удача и т. п.).

См., напр.: Додонов Б. И. О системе «Личность» // Вопросы психологии. 1985. № 5. С. 37.

Грязнов Б. С. Логика, рациональность, творчество. М., 1982. С. 13.

Норакидзе В. Г. Свойства личности и фиксированная установка // Вопросы психологии. 1983. № 5. С. 130.

Напомним читателю, что Вольт, Ом или Герц – почтенные ученые мужи, сумевшие ухватить и зафиксировать до них не ухватываемое и не фиксируемое, поэтому их фамилии и стали (с маленькой буквы) единицами измерения. С Шекспиром, Толстым или Чеховым сходное – они тоже ухватили до них не ухватываемое, дали описания, фиксации, которыми, как в вольтах, омах или герцах, измеряются теперь переживания и смыслы. В ХХ веке подтянулись к этому ряду и психологи, так что широкая публика все чаще говорит о фрейдистских оговорках или юнгианских архетипах как о чем-то зафиксированном и объективном.

См.: Братусь Б. С. Любовь как психологическая презентация человеческой сущности // Вопросы психологии. 2009. № 12.

«Любовь, – писал А. П. Чехов, – это или остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь».

«Декарт первым делом замечает, что „я“ – существо конечное и несовершенное. Только конечное и несовершенное существо способно сомневаться, ошибаться, испытывать аффекты, стремиться к чему-то и вообще изменяться во времени. Но в сравнении с чем дух сознает себя конечным и несовершенным? Должно быть, рассуждает Декарт, в духе имеется идея некой бесконечной и совершенной вещи и, руководствуясь этой идей – эталоном, дух судит о степени совершенства воспринимаемых или конечных вещей. Идея конечного и совершенного вообще не могла быть образована иначе как из идеи бесконечного и совершеннейшего» (Майданский А. Д. Декарт и Спиноза о природе души. В сб.: Психология и философия: возвращение души. М., 2003. С. 77).

Леонтьев Д. А. Психология смысла. М., 1999. С. 127.

См.: Кричевец А. Н. Проблема души: как преумножить наследство // Психология и философия: возвращение души. М., 2003.

Смысл, – замечает Альфрид Ленгле, – это возможность, прочитываемая нами между строк действительности (cм.: Längle A. Wege zum Sinn. Logotherapie als Orientierungshilfe. München, 1985).

Напомню, что личность – правомерный предмет и других, помимо психологии, наук, например философии, теологии, истории, юриспруденции, в которых она может рассматриваться существенно иным образом. Равно и в самой психологии развиваются многие другие исходные принципы понимания личности, ее нормы и патологии (суть и последствия некоторых из них мы кратко разбирали выше).

См.: Братусь Б. С. «Психика» и «личность» в отсутствие «души» и «духа» // Консультативная психология и психотерапия. 2014. № 5.

См.: Асмолов А. Г., Братусь Б. С., Зейгарник Б. В., Петровский В. А., Субботский Е. В., Хараш А. У., Цветкова Л. С. О некоторых перспективах исследования смысловых образований личности // Вопросы психологии. 1979. № 4.

См., напр.: Леонтьев Д. А. Психология смысла. М., 2003.

См.: Братусь Б. С. К изучению смысловой сферы личности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1981. № 2; Он же. Общепсихологическая теория деятельности и проблема единиц анализа личности // А. Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983.

Не надо думать при этом, что будущее, о котором идет речь, всегда локализовано где-то неопределенно впереди во времени. Когда мы говорим о смысловом поле сознания, следует иметь в виду, что будущее присутствует здесь постоянно как необходимое условие, как механизм развития, в каждый данный момент опосредствуя собой настоящее.

«Человек нравственный, – писал А. И. Герцен, – должен носить в себе глубокое сознание, как следует поступать во всяком случае, и вовсе не как ряд сентенций, а как всеобщую идею, из которой всегда можно вывести данный случай; он импровизирует свое поведение» (Герцен А. И. Последняя эпоха древней науки (письмо четвертое) // Герцен А. И. Соч.: В 9 т. Т. 2. М., 1958. С. 201).

См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1965. С. 290.

Биренбаум Г. В., Зейгарник Б. В. К динамическому анализу расстройств мышления // Советская невропатология, психиатрия и психогигиена. 1935. Вып. 6. Т. IV.

См.: Зинченко В. П. Идеи Л. С. Выготского о единицах анализа психики // Психологический журнал. 1981. Т. 2. № 2. С. 132; Он же. Сознание и творческий акт. М., 2010.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 262–263.

Этот уровень может представлять иногда по внешности весьма привлекательные и даже как бы возвышенные намерения, скажем, самосовершенствование, но если последнее направлено лишь на благо себе, оно есть на поверку не более чем эгоцентризм. Поэтому, если судить по некоторым утверждениям А. Маслоу, например, что окружающие представляют собой не более чем средство достижения целей самоактуализации (cм.: Maslow A. The Father Reaches of Human Nature. Harmondworth, 1971), предлагаемую им самоактуализацию можно в значительной мере отнести к эгоцентрическому уровню. Заметим также, что такой подход к задаче самоосуществления, самоактуализации и т. п. является в конечном итоге тупиковым. По верному замечанию В. Франкла, самоактуализация вообще невозможна, когда ее превращают в конечную цель, а все остальное – в средство ее достижения, ибо она есть не прямой, а побочный продукт направленности человека «вовне себя на что-то, что не является им самим. И лишь постольку, поскольку человек таким образом трансцендирует самого себя, он и осуществляет себя в служении делу или в любви к другому» (Frankl V. E. Der Mensch vor der Frage nach dem Sinn. Munchen, 1979. S. 92).

Читатель может сказать – это равенство провозглашено в конституциях (основных законах) большинства демократических стран. Но мы сейчас не о юридических провозглашениях, а о психологической реальности отношения к другому человеку.

Пожалуй, в литературе нет недостатка в описаниях, которые могут служить иллюстрациями последнего уровня. Психологи же этих «вершинных» проблем касались крайне редко, вот почему так ценны следующие два высказывания классиков отечественной психологии. Одно принадлежит А. Н. Леонтьеву и взято из его лекции, обращенной к молодежи: «Растите в себе чувство ответственности и беспокойства за общее дело, развивайте сознание своего долга перед обществом, человечеством! Привыкайте быть соучастником всех событий окружающего мира. Определяйте свое место в нем. Вершина сотворения себя – вырасти „в человека Человечества“. Желаю вам достичь этой вершины!» (Леонтьев А. Н. Начало личности – поступок // Леонтьев А. Н. Избр. психол. произв. Т. 1. М., 1983. С. 384). Второе принадлежит С. Л. Рубинштейну. Он заканчивает свою последнюю (посмертно опубликованную) работу «Человек и мир» такими замечательными словами: «Смысл человеческой жизни – быть источником света и тепла для других людей. Быть сознанием Вселенной и совестью человечества. Быть центром превращения стихийных сил в силы сознательные. Быть преобразователем жизни, выкорчевывать из нее всякую скверну и непрерывно совершенствовать жизнь» (Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 381).

См.: Братусь Б. С. Психология. Нравственность. Культура. М., 1994.

Не развивая здесь эту мысль, лишь упомянем, что духовные реалии (упования) обнимают не только области подъема и света, но и теней, мрачных сумерек, обозначенных, например, в восприятии и размышлениях светских как идея мирового зла, религиозных – врага человеческого, дьявола. И это – повторим – тоже духовные категории, способные порождать в отношении к себе соответствующие предельные смыслы («антисмыслы»). Поэтому духовность духовности рознь, что требует особого искусства и различия для светского сознания добра и зла, для религиозного – «ангелов света» и «духов злобы».

Поступок при этом не есть что-то всегда торжественное и помпезное (вспомним идущие от А. П. Чехова и приведенные выше рассуждения о существовании «тихой драматургии жизни»). Скажем, подойти и поздороваться за руку с человеком – сугубо рутинное начало общения, техническая операция. Но это может стать поступком, если делается сознательно вопреки тому, что этот человек всеми отвержен, заклеймен, а вы – буквально – протягиваете ему свою руку помощи и признания. В другом случае, напротив, поступком будет решение руки кому-то не подавать. В поступок, в этом плане, может преображаться любое действие, слово, даже жест – в одних обстоятельствах и отказ от их свершения – в других.

Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа // Гегель Г. В. Ф. Соч. Т. IV. М., 1959. С. 331.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1977. С. 289.

Психология и этика: опыт построения дискуссии. Самара, 1999. С. 25.

Лазурский А. Ф. Классификация личностей. М., 1923; Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М., 1963; Зейгарник Б. В., Братусь Б. С. Очерки по психологии аномального развития личности. М., 1980; Golomb A., Reykowski J. Studia nad rozwojem standartow ewaluatywnych. Warzawa, 1985; Асмолов А. Г. Психология личности: Принципы общепсихологического анализа. М., 2001; Христианская психология в контексте научного мировоззрения: коллективная монография / Под ред. проф. Б. С. Братуся. М., 2017, и др.

Н. Л. Мусхелишвили, Ю. А. Шрейдер. Есть ли у психологии точки соприкосновения с этикой? / В кн. Этика и психология: опыт построения дискуссии. Самара, 1999. С. 53.

См.: Братусь Б. С. Возможна ли нравственная психология // Человек. 1998. № 1.

Напомним наилучшую форму выражения личностных ценностей – знаменитые слова Лютера: «Я на том стою, и не могу иначе» (у Лютера, как у верующего, следовало далее: «И да поможет мне Бог»).

Верующий в качестве условия такой помощи будет уповать прежде всего на Бога («Если Господь не построит дома, впустую потрудились строители; если Господь не сохранит города, впустую бодрствовал страж» – Пс. 126: 1). Неверующий – на судьбу, везение, удачу, расклад звезд и т. п. В любом случае построение маршрута жизненного пути так или иначе подразумевает «третье измерение», вынесенную вовне умопостигаемую инстанцию помощи или противодействия пути, словом, все то, о чем уже говорилось выше при обсуждении роли метафизического пространства, наддеятельностных смыслов в решении конкретных «земных» задач.

См.: Миронова М. Н. Психология развития личности педагога в системе профессионального образования. Калуга, 2004.

Как знать – быть может, отдаленный отзыв (резонанс) на ту беседу и на образы, в ней возникшие, присутствует в поэтическом наброске, найденном в бумагах Федора Ефимовича Василюка (28.09.1953—17.09.2017): «Друзья мои, когда в последний час / Сосновый бор просветит луч последний, / Душа моя оглянется на вас / И вспомнит вас и этот день осенний» (представлено автору Ольгой Филипповской 26.08.2018).

См.: Слободчиков В. И., Исаев Е. И. Психология человека: Введение в психологию субъективности. М., 2013.

Но все это парадоксальным образом ведет лишь к разрастанию, делая невроз спутником (или тенью) общества потребления и внешнего благоденствия. В результате со стремительно растущей армией невротиков не успевает справляться столь же стремительно растущая армия психотерапевтов.

Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. М., 1996. С. 57.

Милтс А. Гармоническое и дисгармоническое в личности. Рига, 1983. С. 32.

Выготский Л. С. Психология развития человека. М., 2004. С. 1017.

Столин В. В. Самосознание личности. М., 1983. С. 149.

Столин В. В. Проблема самосознания личности с позиций теории деятельности А. Н. Леонтьева // А. Н. Леонтьев и современная психология. М., 1983.

Там же. С. 108.

Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2. М., 1971. С. 66.

Напомним мысль Л. С. Выготского, что психика не зеркало, а субъективное искажение действительности в пользу организма.

См.: Василюк Ф. E. Психология переживания. М., 1984; Василюк Ф. Е., Зинченко В. П., Мещеряков Б. Г., Петровский В. А., Пружи нин Б. И., Щедрина Т. Г. Методология психологии: проблемы и перспективы. Учебное пособие. М., 2012.

См.: Брудный А. А., Кавтарадзе Д. Н. Экополис. Введение и проблемы. Пущино, 1981. С. 20.