Аномалии личности. Психологический подход - стр. 88
Думаю, что и для этики такой подход был бы важен, ведь говоря о партитуре возвышенной симфонии, не следует забывать о качестве, состоянии и всех особенностях инструментов оркестра. Иначе реальна опасность надмевания и такого восприятия, будто нормативы и постулаты как бы висят воздухе и сверху довлеют над человеком. А раз так, то этика невольно начинает играть в поддавки с отделившейся от нее психологией, с тем же психоанализом, например, согласно которому человек придавлен чуждой его нутру моралью и все время ищет выходы, сублимации, отдушины, ускользания от этого пресса. Как ни печально констатировать, этика давно утратила славное название «практической философии», перестав быть водительницей человека, вызовом, который был слышен в гуще жизни и на базарных площадях (вспомним Сократа), предметом некогда распространенных и острых споров (причем не только ученой, но самый широкой публики – студентов, гимназистов, обывателей). Но уже долгое время (Кант сыграл в этом значительную роль) этика нормативна, чиста, стерильна, отделена от живой жизни.
Итак, на наш взгляд, должное (чем занимается философская этика) неизбежно связано с сущим (чем занимается психология). Должное есть не что иное, как замысел о сущем, форма его преображения. Другое дело – и здесь надо согласиться с мнением Н. Л. Мусхелишвили и Ю. А. Шрейдера, – что психология не может претендовать на решение вопроса о том, каким должен быть человек, равно как ошибочна предпосылка (приписываемая названными уважаемыми учеными почему-то автору данной книги), что цель психологии состоит в получении целостного знания о человеке[218]. Таковое знание – задача философии, философской антропологии, теологии. Отсюда и представления о должном требуют особого языка и оснований. Речь поэтому не об экспансии психологического подхода, а о понимании места психологии в ценностном знании. И хотя несомненно, что разлад психологии и этики наносит ущерб истине – и теории, и практике, но это не значит, что они должны слиться воедино или подменять друг друга. Речь о соотнесении, сопряжении, если хотите – живом напряжении между разными уровнями знания, один из которых, по преимуществу, о сущем, другой – о должном. Вернее: один – о сущем должного, другой – о должном сущего[219].
Теперь, после этого экскурса, необходимо, чтобы пояснить столь часто появляющиеся в тексте нравственные категории и их отношение к предметам психологии личности, вернуться к намеченным выше уровням смысловой сферы.
Понятно, что на каждом выделенном уровне или ступени меняется внутреннее представление человека о благе и счастье. На первой ступени (эгоцентрической) это личное благо и счастье вне зависимости от того, счастливы или несчастны другие (лучше даже, чтобы они были несчастны, чтобы на их фоне ярче сияло твое счастье).
На второй ступени (группоцентрической) благо и счастье связано с процветанием той группы, с которой идентифицирует себя человек. Он не может быть счастлив, если терпит несчастье его группа. В то же время, если ущерб и несчастье приходит к людям и сообществам, не входящим в его группу, – это мало влияет на его ощущение счастья.
На третьей ступени (гуманистической) счастье и благополучие подразумевает их распространение на всех людей, все человечество. Наконец, на четвертой ступени (