Ангарский маньяк. Двойная жизнь «хорошего человека» - стр. 24
– Да ты не дойдешь до своей работы, свалишься по дороге, – недовольно подтрунивал над ней Михаил, но жена буквально бредила мыслями о работе, о том, что можно будет на несколько часов забыть, как из тебя высасывают жизнь рутинные домашние заботы.
Михаил ошибался. Как бы сильно Лена ни уставала, всю ночь поднимаясь к ребенку, утром она буквально вылетала из дома. Михаил настаивал на том, чтобы подвозить ее на работу, но жена упорно убегала раньше, чем он просыпался.
– Я хочу иметь хоть немного свободы! – кричала Лена, когда Михаил звонил ей на работу, если она задерживалась.
– Отдыхай сколько угодно, просто скажи, во сколько за тобой заехать. Нельзя же одной ночью по улице ходить, – спокойно парировал он.
У их общих знакомых тоже случались подобные скандалы. Мужья обычно ненавидели подруг своих жен. Если бы их не было, то и жена, по их мнению, всегда бы дома с борщом ждала. В семье Попковых голос повышала только Лена, да и то очень редко. Михаил же спокойно и рассудительно ей отвечал. Ему действительно не нравилось, что жена вышла на работу, стала ярко краситься в угоду диковатой моде и сделала себе прическу, из-за которой ее волосы теперь напоминали гриву льва. Тем не менее он никогда не позволял себе прямо об этом сказать. Ограничивался только едкими замечаниями и неуклюжими шутками, от которых Лена чувствовала себя униженной и облитой грязью. С другой стороны, нельзя же на такое всерьез обижаться, мало ли кто и как шутит.
Их дочь потихоньку подрастала. Семейная жизнь шла своим чередом. А количество преступлений в Ангарске росло с каждым днем и с каждым часом. Недавно на улице бандиты устроили стрельбу, погиб ребенок, который случайно оказался не в то время и не в том месте. Впрочем, самым потрясающим было то, что уже на следующий день, никто, кроме родителей малыша, уже и не помнил о случившемся. По крайней мере, никто об этом не говорил ни в очередях, ни на кухнях. Было и было – что о грустном вспоминать? Ангарск должен был оставаться очень тихим и уютным местом. Во все времена, чтобы видеть город с этой позиции, требовалось закрывать глаза на многое: и на колючую проволоку, которой ограждали стройку, когда на ней трудились заключенные, и на многочисленные колонии поблизости, и на криминальные разборки, которые то и дело происходили на почве дележа близлежащих предприятий, и на глухой завод, где обогащали уран, и на пустоши рядом с ним. Сейчас же, чтобы поддерживать иллюзию привычного хода вещей, людям приходилось жить, постоянно зажмурившись. Как уточка Серая Шейка, они старались не замечать того, как мир вокруг меняется и как остается все меньше возможности продолжать плавать в своем пруду. Предприятия закрывались, переходили в частные и не вполне чистые руки, люди теряли работу и средства к существованию. Во многих копились гнев, обиды и злость, но в большинстве – апатия и равнодушие. Количество бытовых преступлений с недавнего времени стало расти с той же чудовищной скоростью, с какой множились банды по всей стране. Михаил надолго запомнил ту зимнюю ночь, когда он несколько часов подряд бегал по проклятой горке в поисках ребенка незадачливой женщины, которая выла белугой и рассказывала, что все в жизни только ради ребенка и делает, даже отчима дочке нашла хорошего. Девочку тогда удалось найти, впервые за долгое время вроде удалось сделать что-то хорошее. А что в итоге? Мир остался прежним, а от девочки только и осталось теперь, что игрушка, аккуратно закрепленная на приборной панели машины Михаила.