Ангарский маньяк. Двойная жизнь «хорошего человека» - стр. 22
После этого случая над Михаилом еще неделю подтрунивали, а потом то ли сам Михаил сказал, то ли кто-то вспомнил о его старом прозвище Гуинплен. Конечно, Михаилу это льстило, хотя многие в отделении поначалу относились к нему настороженно.
Милиция переживала не лучшие времена. Приходили известия то об одном известном воре в законе, которого видели в городе, то о другом. Каждый месяц появлялась информация об очередной банде гастролеров-беспредельщиков. Количество преступлений росло с такой скоростью, что их просто не успевали отслеживать. План раскрытия преступлений не выполнялся, соответственно премии не платили. Со временем стали забывать и о зарплатах. В какой-то момент, уже в начале 1990-х, жалованье и вовсе растворилось в воздухе – на него просто невозможно было ничего купить. По вполне понятным причинам вероятность встретить вежливую улыбку в отделении равнялась вероятности услышать слова благодарности от посетителей этого маленького здания, стены которого плесень поразила еще на этапе строительства. С каждым днем сотрудники становились все мрачнее, все меньше времени проводили на рабочих местах, предпочитая тратить часы дежурства на попытки найти хоть какую-то подработку. Впрочем, даже не столько размер зарплаты так повлиял на перманентное состояние эмоционального ступора, в которое погрузилась вся милиция города, сколько полная беспомощность, невозможность сделать хоть что-то хорошее и хоть кому-то помочь. Как ни смешно это услышать циникам, но именно эта беспомощность побуждала сотрудников писать заявления об увольнении, и с каждым днем количество этих бумаг за подписью начальства росло. Для того чтобы организовать план-перехват, не хватало людей. Для того чтобы арестовать какого-то бандита, нужно было получить «одобрение» от какого-то чиновника, а без этой резолюции бандит вскоре оказывался на свободе. Для того чтобы посадить насильника, требовалось заявление от потерпевшей, а она его забирала, потому что ее об этом «мама попросила». Конечно, чиновничья работа с людьми, будь то медицина или органы правопорядка, предполагает наличие подобных ловушек. Люди этих профессий вечно вынуждены биться меж двух огней, пытаясь угодить начальству и помочь людям. И они проигрывают в этих сражениях – но ведь не всегда! Оставался некоторый азарт, адреналин, который поступал в кровь, когда все же удавалось сделать что-то правильное. В конце 1980-х возможностей для этого не осталось практически совсем. В милиции по большей части оставались фанатики, законченные циники и те, кто просто еще не нашел себе другую работу. Последних, естественно, было больше всего.
Михаил Попков с его извечным спокойствием и вежливой улыбкой, с которой он встречал всех, кто приходил писать заявление в милицию, выглядел странно. Впрочем, через несколько месяцев работы он потихоньку начал терять свою фирменную вежливость и быстро стал своим. Близких друзей у него не появилось, но в приятелях было все отделение.
Каждый день к нему в дежурку приходили заплаканные женщины, чтобы рассказать о том, как их избили мужья. Он принимал заявление, а на следующий день потерпевшая его забирала со стыдливой улыбкой на вечно перепуганном лице. Девушки прибегали подать заявление на насильника, коим обычно оказывался парень, с которым ее накануне видели в кафе. За решеткой изолятора частенько оказывались девушки с пугающе-ярким макияжем – их Михаил обычно видел у покосившегося кафе на окружной дороге. Постепенно из жизни дежурного Попкова испарялись все чувства. Оставалось только одно – брезгливость. Всякий раз, выезжая на очередной вызов в свою смену, он наблюдал за заплаканной потерпевшей, которая что-то кричала, захлебываясь слезами, или за той, что лежала в канаве у окружной дороги с остекленевшими глазами и бесстыдно раскинутыми ногами. Ничего, кроме брезгливости, они не вызывали.