Американский мультикультурализм. Интеллектуальная история и социально-политический контекст - стр. 45

Все эти меры позиционировались как «новый социальный контракт» Америки, призванный сформировать общество, «слепое к цвету кожи». Былые дискуссии об «американцах через дефис», «томатном супе» и «салатнице», казалось бы, должны были уйти в прошлое. Принципы культурного плюрализма и толерантного сосуществования любых социокультурных сообществ становились официальной государственной идеологией. Однако действительность оказалась гораздо сложнее. В американском обществе быстро нарастало многообразие социальных ролей и статусных признаков, складывались новые модели стратификации и социальные субкультуры. Социальное пространство утрачивало строгую иерархичность, наполнялось новыми конфликтами и альтернативными, «неформальными» моделями межличностного взаимодействия. Американцы начали ощущать последствия сексуальной, гендерной, психоделической, контркультурной «революций». Некоторым исключением на этом фоне выглядел бум корпоративного сознания, который переживала в те годы Америка (по словам Дж. Гэлбрейта, «в наше время ни один богатый человек не пользуется прежней репутацией – уважением пользуются корпорации»[183]). Но и сам корпоративный дух претерпевал разительные перемены под воздействием менеджмента «человеческих отношений». Как отмечал один из ведущих теоретиков этой концепции Дуглас Макгрегор, «камнем преткновения в иерархии человеческих мотивов становятся такие потребности, которые мы можем назвать стремлением к самовыражению… когда физиологические потребности удовлетворены и человек больше не опасается за свое здоровье, важнейшим мотивом его поведения становятся социальные потребности – чувство принадлежности к определенной группе, чувство социального взаимодействия, чувство принятия другими»[184]. Таким образом, в центре нового образца социального поведения оказывалась способность человека к активной интеграции в разнородные и меняющиеся сообщества – от сослуживцев и соседей до сокурсников по колледжу и болельщиков любимой команды. Закрытое пространство социальных страт деформировалось под воздействием множественных поведенческих моделей, а стремление к ярко выраженной групповой идентичности дополнялось активной личностной рефлексией и стремлением к собственной интерпретации окружающего социального пространства. Не случайно, что именно во второй половине 1960-х гг. Америка столкнулась с беспрецедентными акциями социального протеста. Радикальное негритянское движение встало на путь экстремизма и «черного» национализма, выдвинув лозунги «Черное – прекрасно!» и «Власть – черным!». В свою очередь, активизировались и те общественные движения и группы, которые ратовали за отказ от ускоренной политики десегрегации («белый бумеранг»). Не менее мощным был размах молодежного протестного движения. Его катализатором стали антивоенные митинги («тич-ины»). Студенчество стало оплотом движения «новых левых», бросивших вызов «буржуазным» ценностям «общества потребления». Достаточно радикальные формы приобретал феминизм.

Все эти события и процессы еще до поражения демократов на президентских выборах 1968 г. фактически сорвали реализацию программы «великого общества». По сути, произошел провал всей неолиберальной стратегии, основанной на идеях технократии, «либерального консенсуса» и «всеобщего благосостояния». Герберт Маркузе, один из ведущих идеологов «новых левых», очень ярко характеризовал события 1960-х гг. как протест против «неясного, скрытого, метафизического характера» социальных «универсалий» индустриального общества, стремление к «знакомой конкретности» в системе социальных отношений, к очищению социального «целого» от «всяких недоразумений “гештальта”»