Американский мультикультурализм. Интеллектуальная история и социально-политический контекст - стр. 36

Успех теории социального обмена во многом объяснялся не только ее методологическими достоинствами, но и тем уникальным социальным фоном, который существовал в американском обществе во второй половине 1950–1960-х гг. Америка вступала в период радикального обновления всех сфер жизни, когда привычные критерии общественного благополучия еще сохраняли свою значимость, но средства их достижения становились все более разнообразными и изменчивыми. Как справедливо отмечает В. В. Согрин, «американское общество оставалось еще по сути индустриальным, но наметились отчетливые признаки рождения общества постиндустриального»[143]. Новаторские концепции в сфере социального управления и взаимодействия создавались не в «тиши кабинетов», а под непосредственным влиянием практики. Научно-техническая революция предъявляла совершенно новые требования как к профессиональной подготовке, так и к мотивационным установкам человека, занятого на производстве. Активное вовлечение женщин в различные отрасли производства не только способствовало стабилизации рынка труда, но и стало важным фактором «гендерной революции». Патриотический подъем времен Второй мировой войны не оставил шансов для возвращения к жесткой политике в вопросах межрасовых отношений – начался процесс преодоления всех форм сегрегации. Огромное количество новаций в самых разных сферах общественной жизни образовывали единый поток, разительно меняющий жизнь человека. Формировалось «новое индустриальное общество», где разнонаправленные интересы, мотивы, действия множества акторов оказывались объединены общим вектором национального развития, а ранжирование классов, полов, этносов и рас уступило место гибким формам социализации[144].

В этих условиях проблема национальной идентичности впервые за долгое время начинала рассматриваться в плоскости социального новаторства, а не стабильности и преемственности. И идея эмерджентного социального обмена позволяла увидеть в инновациях и культурном плюрализме не угрозу нарастающего хаоса, а новое качество социальной системы. Однако ее популяризация наталкивалась на вполне определенный методологический изъян. Его очень афористично охарактеризовала Маргарет Арчер: «Социальные теоретики робеют перед “эмерджентностью”… Если [кому] и удавалось продвинуться чуть дальше, то скоро они теряли присутствие духа и спешили укрыться, кто в стане индивидуализма, кто – холизма… Питер Блау сначала кропотливо трудился над выведением свойств сложных социальных явлений из простейших форм обмена, а затем увлекся рассмотрением обратного влияния сложных явлений на процесс обмена в ущерб изучению взаимодействия между ними, и фактически оказался в плену холистского подхода. Полнокровную эмерджентистскую теорию трудно обнаружить, поскольку никому еще не удавалось пройти между Сциллой индивидуализма и Харибдой холизма»[145].

Проявлением «холизма», о котором рассуждает Арчер, было упование П. Блау на опосредующую роль коллективных норм и ценностей в процессе социального обмена, что весьма напоминало размышления антропологов школы Боаса о «национальных характерах» и «интеграторах» локальных культур. Преодолеть же эту «Харибду холизма» можно было, лишь предложив функциональную модель эмерджентного социального обмена, то есть наглядно показав, каким образом «работает» это изменчивое и плюралистичное социальное пространство, на какой основе достигается эмерджентный эффект. Эту задачу попытался решить признанный лидер американского структурного функционализма Толкотт Парсонс. Подобно Хомансу и Блау он полагал, что общество как социальная система состоит из множества индивидов, взаимодействующих друг с другом в конкретных ситуациях и стремящихся к «оптимизации удовлетворения»