Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 94
«Отлично». Пошли.
Молча…
«Вы ведь знаете, что когда люди встречаются после долгой разлуки, то как-то не о чем говорить».
«Конечно, конечно…»
«Я с удовольствием думал летом о том, как после спектакля – вы и Аполлоша [А. Ф. Горев] будете приходить ко мне – петь и пить чай».
«Почему же непременно Аполлоша?»
«Ведь неудобно же вам – одной».
Милый.
Несколько раз предостерегал меня – уговаривал застегнуться, отправлял домой, говоря, что я простужу ноги.
Дошли до подъезда.
«Ну, теперь я провожу Вас до угла». Довел до угла.
«А теперь уж я доведу Вас до подъезда». Рассмеялся.
Наконец распрощались.
Поцеловал мне руку, потряс сильно-сильно…
В голове туман какой-то стоял; дождь падал мелкий, противный…
Не замечала его…
16 [августа 1907 г.]. Четверг
12‐й час ночи.
Тупо на душе… Холодно, пусто.
Эти 2 дня все так хорошо было, и настроение радостное было, крепкое, бодрое, а сейчас ужасно тяжело. Ужасно…
Мне страшно выговорить – и в голове вертится: «Он ускользнет от меня…»
Я не переживу.
18 [августа 1907 г.]. Суббота
Видимся мало, на репетициях – все как будто по-старому.
Здоровается так хорошо, смотрит добро, ласково, но что-то новое в нем.
Мне страшно…
У меня такое чувство, точно земля под ногами колеблется.
19 [августа 1907 г.]. Воскресенье
12 часов ночи. После I урока.
Нет, надо все бросать!
Я – не актриса. Это ясно.
Васичка, родной мой, помоги мне, прижалей меня, дай отдохнуть твоею лаской. Я так устала, так истомилась.
Но ведь выход – умереть, умереть!
20 [августа 1907 г.]
Утро.
Сжимаю зубы крепко, крепко, чтобы ослабить боль…
Стараюсь не вспоминать вчерашнего вечера – и не могу…
И, собственно говоря, что же было особенного? Разве я была хуже других…
Нисколько.
Но у меня – проклятое самолюбие. Мне нельзя оставаться на сцене – я могу плохо кончить… Боже мой, Боже мой…
Внутри – точно рана какая-то… Так все выболело…
И еще… одна мысль… гложет непрестанно…
Мне тяжело выносить это.
Я чувствую, что многие это замечают.
Еще год – и…
Нет, я этого не переживу.
21 [августа 1907 г.]. Вторник
Я буду играть роль в Художественном театре330. Невероятно! дико!
Господи, не оставь меня.
С Вас. видимся довольно мало – перед репетициями, в перерывах. Встречает меня всегда так ласково, тепло… Говорим больше об общих театральных вопросах, только вчера – я [пожаловалась. – зачеркнуто] рассказала ему, как мучает меня, как томит мысль, что он – все же еще не принадлежит мне целиком, как хотела бы я видеться с ним часто, много-много говорить…
«Аличка, но ведь сейчас это никак не возможно… Вы, конечно, понимаете, почему…»
«Нет…»
«Пока жена не уедет331– нельзя, Аличка. Боритесь с вашей нетерпеливостью…»
Подошел Владимир Иванович [Немирович-Данченко].
И вот всегда так – только начнем говорить, подойдет кто-нибудь и помешает.
Скорее бы она уезжала.
22 [августа 1907 г.]. Среда
2 часа дня.
Насморк, горло болит и проч.-проч.
Сижу дома.
Отчасти хорошо. Эти дни я так [замыкалась]: репетиции по 2 раза в день, кроме того, разговоры …
Вас. добрый, ласковый, и когда я с ним говорю, то чувствую себя просто и хорошо, только моментом нет-нет – кольнет что-то, грустное облачко набежит, затуманит душу.
Все сильнее и сильнее я люблю его, все лихорадочнее…
И мне тревожно…
Страшно – что скоро наступит та минута, когда он скажет «