Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 64
Но нет, этого не должно быть и не будет!!
А внутри точно бесенок сидит и подзадоривает выкинуть что-нибудь, вот назло Василию Ивановичу. Пусть – не любишь, смеешься, быть может, надо мной в душе – смейся, не достанусь тебе, пусть берет другой!..
Написала, и самой стало гадко и противно! Нет, нет, никогда этого не будет! Даже если Владимир Иванович и сумеет подойти, и разбередит что-то внутри – не поддамся этому, задушу в себе все! Он, он – один… он единственный. В нем – вся жизнь, все счастье. Он и моя работа – это должно слиться в одно прекрасное неразрывное целое. Ничего больше не надо… Ничего не хочу…
16 января [1907 г.]. Вторник
Уже несколько дней не виделась с Василием Ивановичем как следует и не говорила.
А может быть, это и к лучшему. Софья Ивановна239 недавно сказала Маруське [М. А. Андреевой (Ольчевой)]: «Как должна мучиться бедная Нинка. Василий Иванович – увлечен Алисой…»
17 [января 1907 г.]
Теперь будут репетировать «Стены». Василий Иванович не занят240. Опять будем видеться редко…
Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] как-то говорила про Волохову241, что та целовала следы его ног… Я понимаю ее… Но у меня больше гордости. Я бы этого не сделала.
Последние дни опять скверно на душе. Василий Иванович выбрал Людмилку242 для «Вишневого сада». И опять эта проклятая ревность!.. Как она мне мешает! Боже, как она меня мучает!
Теперь вот говорят, что будет у нас в театре – Федорова243. Я вспоминаю Новый Год, и мне делается неприятно и жутко. Сегодня она была на репетиции, и я уже смотрела на нее со злобой и неприязненностью. Маленькая Маруська говорила мне, что в театре почти все догадываются о «слабости» ко мне Василия Ивановича: «Он очень выдает себя, всегда отыскивает тебя глазами, так смотрит на тебя, так здоровается с тобой, что сразу все становится ясным».
18 [января 1907 г.]
Сегодня день довольно удачный. Утром было чтение «Стен» – кстати сказать, пьеса очень не понравилась. Влад[имир Иванович] [Немирович-Данченко] несколько раз взглянул на меня не так, как следует. Два акта прочитали, а Василия Ивановича нет и нет. На душе сделалось гадко-гадко… Вдруг входит. Такой какой-то некрасивый, прилизанный… Моментально похолодела вся… Подошел здороваться… «Как здоровье?» – пристально смотрит в лицо… – «Ничего…» – «Глаза у вас что-то [бледные]». – «Не знаю…» Или еще что-то пробормотала, опустила голову низко-низко… Потом кончили чтение. Ходила по коридору с Братушкой [С. С. Кировым] и Кореневой. Василий Иванович несколько раз проходил мимо, но я каждый раз упорно смотрела [куда-то. – зачеркнуто] в одну точку и старалась не [смотреть. – зачеркнуто] видеть его. Вдруг как-то случайно подняла голову – смотрю, идет навстречу быстрым шагом и в упор смотрит на меня и улыбается так хорошо, так просто… Как будто хочет сказать: зачем нам притворяться друг перед другом – бросим всякие комедии. Скоро он ушел.
Я уселась в зрительный зал в ожидании своего выхода. Подсел Вишневский. Вдруг понес всякую околесину. Что он страшно в меня верит, что меня ждет великая будущность, будто бы он настаивал на том, чтобы поставили одну пьесу (какую, он не хотел сказать) – специально для меня, что, по его мнению, единственно, что осталось теперь в Художественном театре, – это Коонен.