Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 25
Несмотря на то, что настроение значительно упало за последние дни, чувствую себя очень сносно. Как все-таки отражается на мне всякая мелочь! После «счастливого „Дна“»110 захотелось еще раз попытать счастья, и с согласия маленькой Маруськи [М. А. Андреевой (Ольчевой)] следующий спектакль выходила опять: и конечно – заряд даром, не удалось сказать с ним ни слова; мне кажется, потому, что играла Нина Николаевна [Литовцева]111. И не это, собственно, огорчило меня, а одна мысль, ни с того ни с сего пришедшая в голову: он ее боится…
Да, да, да!
Вот и теперь я опять ясно сознаю это…
Мучительно…
29/16 [апреля 1906 г.]. Воскресенье
Стучит поезд… Однообразной полосой тянутся и уходят в бесконечную даль – поля… Облака опрокинулись низко, низко и висят отдельными тяжелыми свинцовыми массами… [Что-то тоскливое до боли чувствуется во всем этом… – зачеркнуто.] В [отуплении] сижу вдвоем со старикашкой Артемом112… Из соседнего купе доносятся отдельные голоса, фразы… Не прислушиваешься к ним, проходят мимо…
Поезд стучит, стучит бесконечно, однообразно…
Мысли толпятся… беспорядочной, шумной волной нахлынули в голову, лезут, громоздятся одна на другую.
Скоро в Москву…
Через какие-нибудь 2 недели.
В перспективе – лето, жаркое, удушливое… раскаленные тротуары, пыль, вымерший город… и… воспоминания, вторичные переживания пережитого…
Но не надо об этом…
Лучше о настоящем…
Говорят, я очень изменилась.
Семен Иванович113 говорит, что если бы встретил меня на улице, то не узнал бы… И сама вижу – не та песня… Щеки ввалились, лицо осунулось, постарело… Не то, не то, не то… И душа изболела… Нет этих ужасных страданий, как бывало зимой, но зато теперь нервлюсь постоянно, постоянно какой-то страшный подъем, сердце бьется, стучит, как попавшая в западню пичужка, силы уходят [несколько слов вымарано].
Неужели он не догадывается, насколько это сильно, неужели он не замечает этих разительных перемен… этих огромных ввалившихся глаз, иногда как-то широко открытых и остановившихся на одном каком-то выражении: [несколько слов вымарано].
Да, мне бесконечно [дорога. – зачеркнуто], без границ дорога эта тоска о любви, об ответном отклике… Она отнимает у меня силы, она сжигает последнюю энергию, но я берегу и лелею ее, потому что люблю…
И мне хорошо.
Сейчас у меня только моя «несчастная» любовь, а впереди надежда и вера в возможность «счастливой» [любви. – вымарано] (как обыкновенно принято разграничивать).
Сегодня уже спектакль в Дюссельдорфе114. Мне кажется, что-то должно быть…
Когда я думаю о вечере – на душе становится ясно, хорошо…
[25/12 апреля 1906 г.]
Ехали – Вахтанг115: разговор о серде[чном].
Приехали – прогулка с Вахтангом – дождь, разговор о моей смерти.
Ужасное состояние, озноб, жар.
Василий Иванович – разговор.
Вечером Василий Иванович сидел с Бурджаловым и вдруг подошел ко мне с каким-то пустяком.
Отъезд. Я в жару.
Владимир Иванович [Немирович-Данченко] на вокзале [провожал].
Общее впечатление – интересно, как нигде, но жутко и страшно нервно.
Воспоминания самые яркие.
3 [мая / 20 апреля 1906 г.]
Ганновер
Уже 3 дня – здесь.
Сегодня вечером приехали все наши… Наконец-то! А то так скучно было, так тоскливо и одиноко, что не дай бог!
Еще Варшава – и… finita la commedia… Москва…
Опять… Старая «песня»…