Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 24

]. Они кончили раньше нас. Нина Николаевна куда-то ушла, а Василий Иванович стал медленно одеваться и, потихоньку натягивая перчатки, подошел к нашему столику. Остановился. Я сидела боком и нарочно смотрела в окно. Потом вдруг инстинктивно, бессознательно обернула голову и посмотрела ему прямо в глаза: долго, пристально. Он выдержал этот взгляд и чуть-чуть улыбнулся. Мне стало вдруг так хорошо… На душе так прояснилось…

Губы невольно раздвинулись, и глаза снова обратились на него.

Не знаю, что было в этих переглядываниях, улыбках, и было ли что-нибудь, но мне стало весело, так весело, так радостно, как никогда… И теперь, когда я вспоминаю об этом, мне хорошо. Все обиды, всё забывается!

Как он мне дорог!

Как бесконечно дорог!

?108 [После большого знака вопроса – жирные крест и галка.]

Тогда да – уйти из жизни! Больше ничего! Ничего нет! Ничего не осталось.

Вечность… Тьма… Замогильный холод…

Боже! Боже! Есть ли исход?? Есть ли? Помоги мне!

А может быть, надежда… Может быть, не все еще потеряно?!

Когда же, когда же конец этим мукам??!

Когда??

Была в нескольких церквах…

Сколько настроения… Тихо… грустно… хорошо…

Орган играет… пенье… Теплятся [лампадка. – зачеркнуто] свечи… Много молящихся… Цветы, зелень. В воздухе что-то торжественное, праздничное… Отдохнула как-то… Нервы поуспокоились… Яснее стало на душе…

А потом опять тоска… Защемило что-то внутри, – и такая тупая, ноющая боль, так бесконечно, безвыходно тяжело, что не знаешь, куда деваться. Шагала по улицам совершенно бесцельно, нелепо, и хотелось плакать или застонать так, чтобы весь мир услышал этот вопль и отозвался на него!!!

Завтра заутреня…

Что-то будет? Жутко… Вдруг так же ужасно, так же тоскливо.

Тяжело! Отчаяние!

Да! Тяжелая была заутреня…

Больно вспоминать о ней…

Тяжко было на сердце…

Боже мой! Пришла из церкви – в свою комнатушку, и так вдруг почувствовала одиночество, пустоту!.. Так захотелось к себе, домой, прижаться к родной груди и выплакать всю тоску… всю боль…

Но на другой день Господь вознаградил меня. Шло «Дно»109. Сидела на какой-то лавке. Подошел Василий Иванович, поздоровался второй раз, поздравил с праздником и присел около. Я хотела чуть-чуть сдвинуться, что[бы] освободить ему больше места. «Ради бога, ради бога, не уходите», – и тихо, осторожно удержал меня за талию. А потом сидели и говорили все на старую тему: почему мы ночевали на улице, почему не уцепились за кого-нибудь… Говорил хорошо, мягко, чутко… «Ей-богу, я бы всегда предлагал вам свои услуги, ездил бы с вами, устраивал вас, но ведь, сами знаете, у меня ребенок, жена… А то я бы, Ей-богу, с большим удовольствием». Не знаю, может быть, это глупо, но после этой фразы – мне стало легче, на душе прояснилось и сдел[алось] покойнее. И теперь, в тяжелые минуты, [я вспоминаю. – зачеркнуто] стоит мне вспомнить наш разговор, и разом забывается горе. Иногда мне становится жутко: Боже мой, да неужели же я до такой степени люблю его?!?

Не знаю, какое сегодня число. Уже III день во Франкфурте.

Какой изумительный городок. Красота! Весь в зелени, чистый, приветливый! Сразу, как въехали, повеяло теплом, радушием. И на душе просветлело…