Аккорды смерти в ля мажоре - стр. 2

Особым успехом с самого начала пользовалось стихотворение «Вальс Шопена»:

Точно бледный блёклый цвет Крови на устах больного, Проступает в этих звуках Прелесть гибельных страстей.

Здесь Изольда Понс была особенно хороша. Она заканчивала с широко раскрытыми, безумными глазами и продолжала петь:

Дикий всплеск аккордов рушит Лёд отчаяния и сна – Словно бледный, блёклый цвет Крови на устах больного.

Музыка играла громче. Изольда двигалась в такт и заламывала руки над головой, продолжая:

Пламя счастья, боль томленья, Грусть утраты в хмуром вальсе – Никогда не покидают, Держат в плену мои мысли, Точно крови блёклый цвет.

Наконец она замолкала, поднимала к лицу раскрытый веер и незаметно доставала из-за пояса нож. Веер падал, и Изольда резким движением делала вид, что перерезает себе горло.

Публика ликовала. Все кричали и хлопали в ладоши. Певица держала паузу, а затем плавно отводила руку от себя и кланялась, собирая всё новые и новые аплодисменты. Каждый вечер этот фокус повторялся с неизменным успехом.

Сегодня публика снова бисировала. Изольда кивнула аккомпаниатору, и Баро снова в предвкушении прижал к себе лорнет. Зазвучала музыка. Мелодия то и дело сливалась с голосом Изольды. Зал замер в ожидании последних слов певицы. Наконец она проговорила: «Точно крови блёклый цвет» – и закрыла лицо веером, выдерживая паузу.

Зрители захлопали в ладоши. Кто-то свистнул, кто-то закричал «Браво!» С галёрки кто-то повторил последнюю музыкальную строку на губной гармошке.

Изольда уронила веер, а затем с силой провела лезвием ножа по горлу. По шее потекла кровь. Певица всхлипнула и медленно опустилась на сцену вслед за своим японским веером. Зал взорвался аплодисментами.

Только Баро никак не мог отвести своего лорнета от сцены. Его словно парализовало. Бывший военный врач и мэр города Анже Луи-Жозеф Баро прекрасно видел, что Изольда перерезала себе горло по-настоящему, и никак не мог поверить своим глазам. Он отчаянно обвёл взглядом зрительный зал.

Неужели никто больше этого не заметил?

Он только месяц назад избран мэром города, а тут сразу такое безумие. Куда же податься? На кого рассчитывать? Местные полицейские умеют только бумаги подписывать. Жандармы? Тоже нет. Эти только распугают всех. Разве что… Недавно из Парижа прислали к ним агента префектуры полиции и оформили тренером по боксу. Он не местный и, говорят, имеет большой опыт в таких деликатных делах. Раскрыл много преступлений в столице, а здесь ведёт аскетический образ жизни. Горе у него какое-то случилось.

Из-за прилива крови к вискам Баро совсем разнервничался. Как же зовут этого парижанина? Ах да! Мсье Ленуар!

Накануне представления

Мадлен как можно ниже опустила на глаза козырёк своей форменной фуражки и, опустив голову, перешла площадь собора Святого Маврикия до жандармерии. Сегодня это был самый опасный участок: если заметят, что она надела отцовскую форму почтальона, то ей несдобровать. Хорошо ещё, что мундир зелёного цвета с красной окантовкой и позолоченными пуговицами был трёхлетним и не бросался в глаза своей поношенностью. Мадлен всегда помогала отцу за ним следить: чистила кокарду на фуражке, подшивала оторвавшийся кант на рукавах, натирала до блеска козырёк. Если бы в почтальоны брали женщин, то из неё вышел бы образцовый служащий! Она знала все улицы старого города и никогда бы не останавливалась пропустить стаканчик-другой в местных рюмочных во время разноса писем по своему круговому маршруту, как делали все остальные. Но женщины для этой работы считались слабым полом, и их в почтальоны не брали.