Агнесса среди волков - стр. 23
Вот тут я действительно удивилась: неужели же я так в эти дни уставала, что даже выходила из роли деловой женщины, сама того не замечая?
– А это было так видно?
– Не волнуйтесь, не слишком. Просто я хорошо понимаю женщин. К тому же вы чем-то напоминаете мою жену. Кстати, вы знаете, что очень ей понравились?
Он не переставал удивлять меня. Эти дни я была страшно занята, и после встречи с цыганкой мы с Виолеттой почти не виделись, только вежливо здоровались. К тому же еще в Москве мы с Юрием крупно поговорили, и мой брат вынужден был признать, что в няньки к алкоголичке я не нанималась. Откуда же такая любовь?
– Спасибо за добрые слова.
– Не думайте, что я говорю это из вежливости, я слишком деловой человек, чтобы терять время на пустые, ничего не значащие фразы. Нет, вы действительно ей понравились, что очень странно, – она редко проникается добрыми чувствами к женщинам. Но в вас есть что-то такое… Сочувствие, что ли. Видите ли, Виолетта пережила страшную трагедию – она потеряла ребенка, нашего ребенка… И с тех пор она так и не пришла в себя. Врачи говорят, что это депрессия. Я, честно говоря, рассчитывал, что в Москве ее подлечат, – все это он произносил, глядя куда-то в сторону и покусывая веточку, но тут обернулся и посмотрел прямо мне в глаза:
– Агнесса, мне ваш брат говорил, что вы – профессиональный психолог. Вы нам поможете?
– У меня действительно есть диплом психолога, но это совсем не значит, что я умею лечить депрессию. Депрессия – это болезнь и входит в компетенцию психиатров; я же, хоть и кончала психфак, никогда этим не занималась.
– Вы меня не поняли. Я совсем не это имел в виду. У вас должны быть связи, вы знаете, к кому обратиться, вы можете понять, какой врач или экстрасенс внушит ей доверие к себе. У нас в Горьком тоже есть неплохие специалисты, но ни один не смог найти к ней подход. Иногда я просто боюсь за нее…
Все понятно, алкоголизм он называет депрессией – так ему легче. Ну что я могу тут сделать? Алкоголизм у женщин почти не лечится.
– Я очень ценю ваше отношение, Николай Ильич, но, знаете ли…
– Давайте сейчас больше не будем говорить об этом, ладно? Зачем портить себе настроение в такой чудный день?
Тропинка вдоль реки была совсем узкой, моя нога соскользнула с нее, и я потеряла равновесие, но не успела упасть – он меня поддержал; руки у него оказались на удивление сильными – я не ожидала этого от человека его возраста и профессии.
Подождав, пока я выпрямлюсь, он очень вежливо предложил мне свою руку и повел меня наверх по дорожке, шедшей через лес к нашему пансионату. Мне было не слишком удобно идти – он был намного ниже меня, к тому хватка его оказалась чересчур крепкой, но отказаться было неудобно. Он действительно перевел разговор на другое и почему-то вспомнил Левитана. Он говорил о том, что не любит знаменитые осенние пейзажи этого художника: они навевают грусть, а настоящая золотая осень, вот как сейчас – это торжество красок и жизни.
Я шла с ним рядом, охваченная дурными предчувствиями, уже представляя себе, как вожу Виолетту по приемным наркологов, но параллельно с этими неприятными мыслями у меня в голове заковыкой вертелся еще один вопрос: с чего бы это наши новые русские стали все как один художественными критиками и особенно полюбили живопись?