Агнец - стр. 13
Страшный, глупый сон, в котором я, свернувшись, как эмбрион в матке матери, лежу на полу. Закрыв глаза, слышу, как что-то осторожной кошачьей поступью приближается ко мне. Открываю глаза и немею от страха. Огромный черный паук с мохнатыми лапами и лицом моего бывшего мужа улыбается мне одними лишь кончиками губ, его темно-карие глаза остаются строги, как обычно. Паук-Глеб смотрит на меня с упреком и как будто усмехается. Этот взгляд мне хорошо знаком, я видела его все пять лет своего замужества. Мы глядим друг на друга не отрываясь, я – маленькая, глупая Мошка, и он – сильный, властный Паук, так любивший пожирать маленьких глупых букашек. Я с омерзением смотрю на блестящий черный панцирь Паука и его звероподобное лицо. Рот Глеба назидательно цокает:
– Ты, как обычно, все делаешь неправильно. Я всегда говорил, что ты безрукая и безногая пустышка.
Я хочу ему возразить и вдруг с ужасом осознаю, что у меня действительно нет конечностей, только уродливое туловище, с помощью которого я пытаюсь сдвинуться с места. Мое искалеченное тело сотрясается, я дергаюсь, словно в конвульсиях, пока Паук не дотрагивается до меня и не вытирает мои слезы своей щетинистой лапой. Я застываю и, глядя ему в глаза, прошу отпустить меня.
– Так иди, я тебя не держу. – Рот Глеба расширяется в ухмылке до невероятных размеров.
Он сотрясается от смеха, его черные мохнатые лапы подергиваются, изо рта капает клейкая слюна. Я делаю отчаянные попытки отползти от него, но без рук и ног у меня ничего не получается, и я беспомощно дергаюсь на одном месте. Насмеявшись вдоволь, Паук успокаивается, лицо Глеба надевает привычную надменно-деловитую личину, и я уже знаю, чем это для меня обернется. Одно мгновение – и я оказываюсь в его объятиях, липкие паучьи слюни заливают мне лицо, попадают в рот, нос, застилают глаза. Я пытаюсь разжать губы, но у меня ничего не выходит: клейковина Глеба-паука слишком крепкая, и немой крик разрывает мое сердце.
3
Это всего лишь кошмар, убеждаю я себя.
Встав с кровати, я налила воды из графина и жадно выпила полный стакан, пролив себе на подбородок. Перед глазами продолжал стоять паук с лицом моего мужа – кажется, я еще ощущала его прикосновение и липкие мерзкие слюни на своем лице. По спине пробежал неприятный холодок, хоть в комнате было тепло. Я пошла в душ, чтобы поскорее смыть с себя этот мерзкий сон. Не знаю, сколько времени я провела под теплой отрезвляющей водой, но вышла из ванной комнаты обновленной.
Раздвинув плотные шторы, я впустила закатное солнце, тут же расплескавшееся по комнате золотым маслом. Бревенчатые стены, выглядевшие днем бледно-канареечными, сейчас приобрели золотистый оттенок, как алтайский мед. Деревянный манул со взъерошенной шерстью, стоявший в углу гостиной, выглядел как живой. Я подошла к картинам и провела пальцем по полотну. Настоящие, не печать. На одной картине стоял архар, гордо задрав голову с мощными согнутыми в виде полукруга рогами, на другой мирно спал ирбис, развалившись на камнях.
Я подошла к окну и посмотрела на гору Ар-куч. Сейчас она казалась ближе, чем перед сном, почти рядом с турбазой. Солнце уходило за горы, окрашивая небо оранжево‐розовым цветом. Я всегда любила смотреть на закаты; к счастью, мой номер выходит на запад и я смогу любоваться ими все десять дней, что буду здесь. В московской квартире, где мы жили с Глебом, окна спальни тоже выходили на запад, и я старалась не пропустить закат. С высоты пятнадцатого этажа он особенно прекрасен. Глеб всегда посмеивался над моей привычкой «пялиться в окно», так он выражался. Потом он купил трехкомнатную новостройку на втором этаже в клубном доме, и я перестала любоваться закатами. Какие могут быть закаты на втором этаже?