Агнец - стр. 15

Она встала из-за стола и, шустро перебирая полными ногами, направилась к фуршету. Через пару минут на нашем столе стояли украшенные еловыми веточками два бокала с пивом.

– Здесь везде их пихают, даже в пиво, – буркнула Яна и выдернула «украшение» из своего, а заодно и моего, бокалов. – А вы чем занимаетесь? – Ее большие, чуть навыкате глаза выражали искреннюю заинтересованность.

– Тендерами, – кисло улыбнулась я и отпила прохладный напиток, по вкусу мало напоминающий настоящее пиво.

– Тендерами, – повторила за мной Яна с таким выражением лица, точно ругнулась матом. – И как вам, нравится?

– В этом году я стала начальником отдела.

– Так вам нравится или нет?

– Мне нравится моя зарплата, – честно призналась я, сделав несколько глотков пива. После того как язык перестал щипать, оно уже не казалось таким противным. – А вообще, я всегда хотела стать художницей, даже художку закончила. Многие говорили, что у меня к живописи есть способности.

– Так почему же не стали?

Я пожала плечами.

– Как-то не сложилось.

Я до сих пор помню запах растворителя и палитру с масляными красками, сползающими со стен. «Художник – это не профессия, это образ жизни бездельников, пьянчуг и маргиналов. Моя дочь не будет влачить никчемное существование, оправдывая свою нищету такими пафосными словами, как творческий кризис. Найди нормальную работу и не позорься. Мы с матерью работяги, простые люди, и никаких художников от слова “худо” нам не нужно», – мой отец сказал, что это его последнее слово. С того момента я перестала участвовать в художественных выставках, ездить на пленэры, и если и рисовала, то тайком, чтобы родители не видели. Один раз я попалась матери, и она сдала меня отцу, хоть и обещала этого не делать. После этого я больше не брала краски в руки и не доверяла матери свои секреты.

На улице резко потемнело, сумерки опустились на Чулык темной вуалью. В москитную сетку на окне бились бабочки. Я смотрела на их отчаянные попытки пробиться через непреодолимую преграду, и мне стало их жаль. Многие люди так же отчаянно стремятся к чему-то кажущемуся им притягательным и светлым. В итоге это притягательное и светлое оборачивается для них крахом, как огонь для ночного мотылька.

Мы выходим из террасы и попадаем в объятие синей, как чернила, ночи. Длинная дорожка из скрипящих деревянных дощечек ведет к озеру. На пустом пляже, представляющем собой каменисто-песчаную полосу земли, ни души. Только деревянные лавочки стоят вдоль берега в надежде, что на них кто-нибудь сядет.

– Хорошо здесь, правда? – говорит Яна, плюхнувшись на лавочку.

Я сажусь рядом. В руках у меня третий бокал алтайского пива, ударившего мне в голову.

– Очень. – Я делаю глубокий вдох, и мне кажется, что я раньше и не дышала вовсе.

Вокруг только вода и небо.

Покрытая рябью вода блестит в свете луны и звезд. Они светятся так ярко, что кажется, протянешь руку и дотронешься до них. Несмотря на то что ветра нет, еле слышно шумят усталые волны, озеро спокойно. Исполинский мастодонт спит. Потом от порыва ветра вода немного волнуется, и кудрявая зыбь плавно подкатывает к берегу.

– Я завтра собираюсь на цветной базар, – нарушила тишину Яна, – там много разной всячины, если хорошо поискать, можно найти что-нибудь стоящее. Марик останется здесь, ему не нравится бродить по местной деревушке.