Агнец - стр. 17
Я посмотрела на темное, усыпанное мерцающими звездами небо, допила свое пиво и сказала:
– Мне кажется, в таком месте забываешь обо всяком материальном и приземленном.
Яна кивнула, еще раз икнув.
– Только ненадолго. Потом жизнь снова берет тебя за шкирку и тычет мордой в дерьмо. Получай, получай!
– У всех бывают трудные времена, – тихо сказала я то ли своей собеседнице, то ли самой себе.
– Мне ли не знать, – с ухмылкой бросила Яна. – Люди не те, кем кажутся вначале. Ты веришь им, проникаешься ими, а они… Оказываются сволочами.
– Да уж, это точно, – на выдохе протянула я, вспомнив своего бывшего мужа. Как все хорошо начиналось…
Марик, умостившись на какой-то коряге за нашими спинами, как обычно, играл в планшете. Гаджет издавал грохочущие, ревущие звуки погонь и перестрелок. Я поинтересовалась у него, как поживает его квадратный человечек.
– Он уже всего добился, и мне стало скучно, – ответил Марик, не поднимая глаз от планшета.
Так оно и бывает: когда человечки всего добиваются, им становится попросту скучно.
4
Первое, что я увидела, проснувшись утром, – это два темных миндалевидных глаза напротив. Портье Калчу стоял у изножья моей кровати с непроницаемым лицом и беззастенчиво глядел на меня.
Оторопев на несколько мгновений, я подтянула сбившееся набок одеяло и чуть осевшим от сна голосом спросила:
– Что… что вы здесь делаете?
– Калчу пришел пожелать вам доброго утра, аржан, – учтиво ответил портье.
– Необязательно это делать около моей кровати!
Мужчина взял сложенный на спинке кресла тонкий хлопчатобумажный халат и, придерживая его за плечики, подошел ко мне.
– Я сама оденусь, – бросила я, заливаясь краской от злости и стыда. Обычно я сплю обнаженной и имею привычку скидывать с себя одеяло, а этот портье, так вероломно, без разрешения проникнувший в мой номер, наверняка успел меня внимательно рассмотреть.
– Вы не могли бы оставить меня одну? – повышая голос, потребовала я у портье, продолжавшего как истукан стоять около кровати с халатом в руках.
– Как скажете, аржан. – Мужчина кивнул и вышел из номера, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Закутавшись в халат, я несколько минут наматывала круги по номеру, переходя из одной комнаты в другую, чтобы хоть как-то снять напряжение.
Что это вообще было?
Возможно, здесь так принято желать гостю доброго утра, стоя рядом с его кроватью, но мне это было не по нраву. Совсем не по нраву.
Приведя себя в порядок, я взяла рюкзак, положив в него две бутылки воды, и спустилась на первый этаж. На террасе я встретилась с Яной и Мариком, вчера мы договорись, что вместе отправимся на цветной базар. Яна будет искать, по ее словам, «что-нибудь сто́ящее» для арт-галерей, а я просто глазеть.
Я с раннего детства питала особую тягу ко всяким барахолкам, сувенирным лавочкам, где можно обнаружить настоящий антиквариат или хотя бы что-то редкое. Особенно когда тебе ничего красивого не покупалось в детстве – ты будто стараешься восполнить зияющую дыру. Я до сих пор помню синее платье для школьных праздников, черные брюки, белую блузку и лаковые туфли, которые были мне велики на два размера. Я хлюпала в них, как в калошах, когда вышагивала по школьным паркетным коридорам, а одежда обычно носилась до тех пор, пока на ней не протиралась ткань. Побрякушки, которые я могла себе позволить, умещались в маленький потрепанный кошелек для мелочи. Это были цветные пластмассовые заколки, кольца и браслеты из бисера, которые я сама смастерила. Первое настоящее украшение у меня появилось в десятом классе: серебряная цепочка с кулоном в виде сердца. Я купила ее сама, отработав несколько недель в соседском ларьке продавцом. В более взрослом возрасте, начав неплохо зарабатывать, я как одержимая скупала все, по моему тогдашнему мнению, красивое и блестящее. Надев на себя сразу несколько браслетов, разномастных колец и серьги, усыпанные фианитами, я даже умудрялась чувствовать себя счастливой. Со временем голод притупился, я сняла с себя почти все украшения и перестала напоминать обезумевшую сороку. Тем не менее любовь к барахолкам и блестящему сохранилась, хоть и потеряла (к счастью) гипертрофированный вид.