500 лет назад – 3.3, или Кавалер ордена - стр. 60
Разговор был… неприятен всем, как понял Николай Федорович, тема была табуированной и народ даже краснел, но все же поинтересовались у старца, что они там на эту тему далее придумали, и что он сам может. Видя такой настрой, в подробности вдаваться он не стал, но как шло развитие хирургии – рассказал. Вроде, и рассказывал он уже рязанцам об этом, но без таких вот… особенностей. Если в античности древней, вроде как, все части (и кости, и мышцы) тела человеческого знали, то при христианстве эта тема долго запретной была, и первые хирурги по ночам могилы раскапывали, чтобы на телах практиковаться (кое-кто в зале теперь начал зеленеть и креститься даже), ну, а потом, постепенно, с простых переломов и их лечения – дошли и до более сложных операций, а Церковь сперва гонения на таких врачей устраивала, потом делала вид, что не замечает их (ну да, церковные иерархи – тоже люди, и тоже болеют, какому-нибудь архимандриту от аппендицита умирать не хочется), и тема, что болезни – наказание господне за грехи, все же ушла из их проповедей (хоть и не до конца, периодически возвращаясь во времена эпидемий). Как сейчас, он не знает (ему подсказали – тот самый запрет и есть), ну, значит, так… Сам он, увы, очень мало знает, а может именно сделать – еще меньше, а что вспомнил – и им рассказывал, и более, так сказать, предметно с травницей обсуждал. Ну, с переломами – они и сами теперь знают (Семен кивнул). Вот, кстати, у чудинок все примерно по его рассказам и сделано было – чистота, света много, все выскобленное, прокипяченое и брагой протертое… Хоть и не помогло. С роженицами, если уж самый плохой случай, он попробовать может, получилось же с девчонкой, но… Детей, может, и удастся спасти, а самих молодых мам – вряд ли. Выслушали его очень внимательно, порешили слухи те пресечь, ну, а уж если снова такое случится – пусть старче пробует, чего уж там… Да Гридя забрал ножик, и вернул его через день Милане какой-то уж совсем бритвенной остроты, сказав давать ему, если наточить надо будет.
А вторым последствием стал еще один разговор через день, но теперь уже у чудинок, с Эле. Вызвала его туда Милана, в той самой последней землянке, теперь чисто вымытой, были они втроем, и еще несколько женщин. Седов их в лицо еще не знал, но вроде как те, что помогали тогда при родах, так ему показалось. Поклонилась ему Эле, и бабы ее тоже, поблагодарила его за спасенную девочку, а вот дальше… Сказала, что хоть то и совсем против обычаев, и их старых, и новых христианских, но хочет она, чтобы научил он женщин их, что роженицам помогают, тому, что сам умеет, и даже тому, что пришлось ему делать… Тяжело было Николаю Федоровичу соглашаться, но – куда деваться. Рассказал, пояснил, немного и вышло. Женщины чудинок имели большой практический опыт, так что много и без него знали (и гораздо лучше), но вот о внутренних органах и даже о такой простой хирургии – знаний у них, считай, и не было. Немного это у него времени заняло, пару вечеров всего, а потом – день, другой прошел, потом его день рожденья отмечали они, и как-то он развеялся.
Потом настали другие заботы, и эта тема ушла еще глубже, а вот сейчас, в те дни, что ждали они вестей из Нарвы, вышел еще один такой случай у чудинок, и снова Милана звала Седова. В этот раз он взял себя в руки быстрее, но… роженица была жива, хоть и без сознания уже. Разрез удалось сделать проще и быстрее, спасибо Гриде, кровил он не сильно, но, раскрывая полость, Николай Федрович как-то сразу понял, что дело плохо – крови внутри было слишком много, и была она уже… такой, давно натекшей, видимо. Так и вышло – ребенок оказался мертв, роженица из забытья не вышла, тоже тихо отойдя, а сам Седов снова долго сидел у входа в землянку, на свежем воздухе, остужая голову и успокаивая бухающее в груди сердце…