13 суток до весны - стр. 3

О билетах тут давно не говорили: их или не продавали вовсе, или доставали по знакомству. Для большинства все решала удача – успеешь втиснуться в вагон, значит поедешь, не успеешь – останешься ждать следующего состава. Да и чем было платить то? Царские деньги давно превратились в бумагу, советские «совзнаки» обесценивались быстрее, чем их успевали печатать. У Галима же и вовсе не было ни гроша. Его единственным богатством был узел с тряпьем да топор.

В ожидании поезда и удачи Галим озирался, ища, где бы присесть. В здание вокзала пробиться было невозможно. Оставались перрон и само железнодорожное полотно. Многие сидели прямо там и, почувствовав вибрацию приближающегося состава, спешили убраться в более безопасное место. Так и Галим уселся на рельсы рядом с одной семьей. Ее глава – бородатый, в картузе, пожилой мужчина – окинул новенького внимательным взором. Его взгляд особенно задержался на сапогах молодого татарина. После короткой паузы он спросил:

– Далеко путь держишь, молодец?

Парень не спешил отвечать. В Каргале для него не осталось ничего. Зират вобрал в себя семью и прошлое, а пустые улицы не сулили завтрашнего дня. В Оренбурге он тоже видел лишь таких же, как сам, – сирот и голодных, которые толпились на вокзале, глотая угольный дым и пустые надежды. Его путь был уже намечен. В южные края, где, говорили, еще можно найти хлеб, пристанище, работу.

– В Актюбинск, отец, – сказал он глухо, словно ставя точку в разговоре.

– Смешно выходит, – сосед двумя пальцами расправил усы вокруг рта. – Ты, значит, из Актюбе в Актюбе собрался?

– В смысле? – не понял Галим.

– А то, что наш Оренбург стоит на развалинах древней крепости Актюба, – ставки кипчакского хана Бачмана. Когда город строили, тут нашли следы того поселения, старые каменные надгробия, даже могильную плиту самого Бачману.

Молодой лишь пожал плечами.

– Продай сапоги, – неожиданно сменил тему пожилой.

– А зачем? – татарин даже отодвинулся от него, будто опасаясь подвоха.

– Не уж у тебя есть деньги на билет да дорогу? – прищурился незнакомец.

Галим решительно повертел головой.

– На что ж ты, позволь узнать, туда собрался добираться?

– Как все, – развел руками Галим.

– А вдруг проверка? Кондукторы или военные патрули могут прогнать безбилетника и выкинуть из идущего состава прямо посреди мертвой степи. – старик хмыкнул.

– Да, – согласно кивнул собеседник. – Дойду тогда пешком до ближайшей станции и буду ждать следующего поезда.

– А чем все это время питаться будешь? – сосед снова косо взглянул на сапоги. – Я могу мясом заплатить.

Татарин даже усмехнулся от настойчивости покупателя.

– Мы вашего мяса не едим, – ответил уверенно.

– Так я вашим рассчитаюсь.

Бородатый действительно достал из вещмешка банку консервов и покрутил ее в пальцах, будто заманивал ребенка игрушкой. Это была матовая жестянка с выдавленным клеймом фабрики Хусаиновых. На крышке по-татарски значилось: «Елкы ите» – конское мясо. Галим невольно задержал взгляд: с такими банками он уже встречался. Когда-то его отец и дядьки Мулюковы подрабатывали на том самом каргалинском заводе, где мясо закатывали в жесть для солдат-мусульман императорской армии.

– А мне в чем прикажите тогда ходить? – вслух размышлял молодой.

– Ну что вы такое говорите, – сосед уже рылся в своем непомерном мешке. – Неужто мы не люди?!