Звезды сделаны из нас - стр. 10
– Картошка остывает! – кричит мама в четвертый раз.
Ей хочется расспросить про линейку и «как все прошло», но об этом рассказывать нечего, а вот про Макарова придется сказать. И все начнется по новой, только дома: ахи-охи, причитания и слезы. Мама у меня вечно всех жалеет. Даже тех, кто этого совершенно не заслуживает. Таких уродов, как Макаров, или опустившихся типов вроде Мишки. Называет их заблудшими и сбившимися с пути. Молится за их души и ставит свечки. Но еще сильнее она жалеет их родителей и теперь наверняка всю ночь проплачет.
Поэтому я тяну как могу, в надежде, что, дожидаясь меня на кухне, она потеряет терпение и уйдет заниматься делами. От разговора все равно не отвертеться, но потом можно будет сказать, что я очень расстроен, и пораньше лечь спать.
– Милый, ты разве не слышишь, что я тебя зову? – Она тихонько заглядывает в комнату. – Почему ты не идешь обедать?
Мама у меня маленькая, щуплая, в обычной одежде похожая на девчонку-подростка. Но ужасные бесформенные юбки и платки, которые она постоянно носит, как это подобает верующим, превращают ее в старушку.
– Извини, – я поднимаю голову от телефона. – Тут дело одно важное. Ты не жди. Я сам все потом погрею.
– Что-то случилось? – В ее светло-серых глазах проскальзывает беспокойство.
– У меня все хорошо.
Я смотрю на нее прямо, пусть убедится, что не «лукавлю». Так она обычно называет мое нежелание о чем-либо рассказывать.
Но сейчас я точно не лукавлю, потому что лично у меня на самом деле все в порядке.
– Как прошла линейка? Как ты справился? Я так жалею, что не смогла пойти.
– Отлично прошла. Всем всё понравилось. Особенно я.
Она улыбается, понимая, что я шучу, но ответ ее устраивает.
– А фотографий нет? Может, кто-то снимал?
В глубине души надеюсь, что подобная глупость никому в голову не пришла, но на такое рассчитывать не приходится, ведь фотка одиннадцатиклассника с первоклашкой на плече – это самый топ. Да я и сам видел десятки направленных в нашу сторону телефонов и камер.
– Снимали, наверное. На школьном сайте потом вывесят.
– Как жалко, – мама тяжело вздыхает. – Мне так хотелось посмотреть. Может, у кого из ребят твоих есть?
Она так говорит «твоих ребят», будто я душа компании и у меня полно закадычных друзей.
– Ребята не могли снимать. Они же были в общем строю. С первоклашками и цветами.
– А их родители?
– Мам, ну какие родители в одиннадцатом классе?
По правде говоря, родителей было полно – и наших, и ашкиных, – но обращаться к ним за фотографиями я точно не стану.
– Ладно, пойду полежу немного. У нас такая суматоха сегодня была – потом тебе расскажу. Только еду, пожалуйста, погрей. Не ленись.
– Обязательно.
Немного выждав, я отправляюсь на кухню.
Под полотенцем на столе обнаруживаются котлеты, пюре и пиала с винегретом. Я тут же ощущаю, что невыносимо проголодался, и, стараясь не шуметь, накидываюсь на еду.
Мама готовит хорошо. Немного однообразно, но я не привереда. Спасибо и на том. Несколько лет назад, когда у Мишки случился передоз, она дневала и ночевала у него в больнице и просто наказывала мне поесть что-нибудь самому. Но тратить деньги на еду было жалко, я же знал, что нам нужно копить, вот и помогал ей. Откладывал и по-настоящему голодал. Сейчас уже понимаю, что был идиотом и моя голодная смерть Мишку не спасла бы, но тогда я казался себе истинным мучеником.