Золотой век Испанской империи - стр. 64

Нерешительность Карла после Павии объяснялась прежде всего неразберихой в имперской канцелярии, возглавляемой Гаттинарой, который, несмотря на острый интеллект и высокую компетентность его как чиновника, также постоянно видел везде направленные против него заговоры. Так, например, в июле 1525 года в Толедо, по свидетельству венецианского посла Гаспара Контарини, он в присутствии губернатора провинции Брес Лорана де Горрево, Генриха Нассауского и Адриана де Круа принялся жаловаться императору, что другие ущемляют его авторитет. Карл попросил Гаттинару изложить свои претензии письменно. Тот так и поступил, яростно обвиняя секретариат в коррупции, которая, судя по всему, охватывала не только незаменимого доселе Кобоса, но также и его собственного протеже Лалемана, начинавшего понемногу вытеснять самого Гаттинару{269}.

Во время другого совещания в Толедо, на котором присутствовали Кобос и Уго де Монкада, владыка Мессины, коварный, жестокий и смелый, а также сам Гаттинара. Карл объяснил ему, что в Испании должность канцлера подразумевает не то, что он себе представлял. Здесь канцлер является верховным советником короля, а не главой всего государственного аппарата. Гаттинара немедленно попросил у короля разрешения оставить двор. Карл с грустью удовлетворил его просьбу, но затем пожалел о своем решении и послал Лорана де Горрево исправлять положение. Горрево посетил Гаттинару, в то время как председатель Совета Индий Гарсия де Лоайса пригласил Гаттинару к королю на обед.

Карл тепло приветствовал своего давнего советника и выразил ему свою любовь. Они уселись за обильную трапезу, включавшую говядину и пиво, как это было у императора в привычке в то время{270}. Теперь Гаттинара, по-видимому, больше всего беспокоился о разрушениях, причиненных имперскими войсками его собственным владениям в Пьемонте. Он писал Карлу: «Бедствия, которые причиняют Ваши солдаты, настолько ужасны, что и турки с неверными не сотворили бы таких, и вместо того, чтобы именовать Вас «освободителем Италии», люди вскорости будут говорить, что Вы принесли им жесточайшую тиранию, какая здесь только существовала»{271}. Без сомнения, Карл был осведомлен об этих позорных событиях – однако ему вовсе не хотелось слышать о них еще и от своего канцлера, чьи тирады и даже проповеди понемногу начинали его утомлять.

Тем временем Франциск I, которого держали под надежным присмотром в замке Пиццигеттоне между Кремоной и Пьяченцей, убедил Ланнуа, что будет лучше, если его отошлют в Испанию, чтобы повидаться с Карлом. Однако когда он под охраной прибыл в Мадрид, Карл не стал спешить на встречу с ним. Он посетил Франциска только когда услышал, что тот серьезно болен, да и то его визит был очень коротким{272}. Месяц спустя в Мадрид прибыла сестра Франциска – Маргарита, герцогиня Алансонская, утонченная и прекрасная правительница эпохи Возрождения, чтобы начать переговоры о его освобождении. Она писала стихи и пьесы, в которых выражала идеи неоплатонизма, а также придерживалась реформаторских взглядов относительно церкви – эта ее сторона хорошо отражена в ее пьесе «Le Miroir de l’вme pкcheresse»[49]. Позже Маргарита вышла замуж за короля Наварры Генриха д’Альбре; их внуком был Генрих IV Наваррский. Карл принял ее со всей учтивостью, и переговоры продолжились в Толедо.