Золотой миллиард 2 - стр. 41
– Мне волноваться за Аню и жену? Или нет? Или как действовать? Не понятно, что делать во всей этой галимотье. И что такое здравый смысл? И можно ли на него всегда уверенно опираться? Здравый смысл – это хорошо знакомое прекрасно за рекомендовавшееся. Не более, потому что, как показывает практика, здравый смысл может отличаться от человека к человеку.
За пригорком и пышным кустарником открылся вид на сочную горную долину. А он, получается, находится на одной из вершин, с которой стекает вода. Водопад в несколько покатых ступеней бурлит и пенится. В воздухе появились неизвестные ароматы. Здесь, наверху еще уральский сосновый лес, а внизу отчего-то появился сочный тропический лес: сверху видны только яркие верхушки деревьев, раскинувшиеся папоротниковые и сочные толстые листья и еще яркие цветы. У кромки тропического леса Аня смотрит на тукана и парочку ярких попугайчиков, а Джеки лежит в сплетенном живыми лианами гамаке и дремлет. Водопад берет начала в пещере. Иван обошел ее поверху и вышел на заросшую уральским папоротником поляну и только подумал, что ничего подобного этой поляне не встречал, так от нее веет древностью и покоем, как под ногами проползло что-то большое и тягучее, проползло и оставило еле заметный след на поверхности. Влажность перемешалась с ароматом нагретой солнцем земли, и Иван остановился – так хорошо ему стало, спокойно, сладко что-то щекотало в груди и он понял, что никуда идти не хочет и не может. Состояние походило на легкий транс. Послышались лёгкие, детские шажки. И они так ясно послышались, будто она шла не по лесу, а по дороге и шоркала ногами. К Ивану шла девочка лет пяти, в летнем, синем платье, вот она ближе и ближе и будто бы даже подросла, еще ближе и ей уже четырнадцать, на ней светлые джинсы и белая футболка и она почему-то светленькая, курносая и совсем другая, на первую пятилетнюю не похожа. Еще несколько шагов и ей уже восемнадцать. Грудь маленькая, упругая топорщится под полупрозрачным, длинным платьем. Светловолосая красавица закружилась, залилась смехом, а платье соблазнительно подпрыгивает, оголяя стройные ножки. Загляденье. Несмотря на отрешенное состояние и любовь к жене, нижняя, автономная система отреагировала должным образом.
А потом платье зачем-то превратилось в длинные шорты, девушка стала выше и старше и карие глаза стали синими, внимательными и оценивающими, улыбка превратилась в насмешку. И она шла к Ивану в самом соку своей женской красоты и начала полнеть. Менялись лица, менялись фигуры, все женские возраста мелькали и сменялись, и подошла к Суровину она любимой бабушкой. Только глаза не бабулины. Пугающие, бездонные, засасывающие глаза. Иван не выдержал этот взгляд и отвел глаза в сторону. Ничего страшного в том, чтобы не удержать взгляд – это же не мужчина и даже не человек. Это физическое проявление души этого мира.
«Бабуля» глубоко вдохнула, медленно выдохнула и положила Ивану на плечо руку. Он вздрогнул. От руки шел жесткий холод, как от всех льдов этого мира, а потом она сжала руку и от нее пошло живое тепло, как от вспаханной и прогретой земли. «Бабуля» стала расти и расти, переросла Ивана на голову и превратилась в малахитовую, живую девицу с длинной, толстой косой.
– А ведь она что-то хочет сказать мне! И ей трудно как-то так объясниться, чтобы я понял. Вот если бы мне нужно было договориться с муравьями по какому-то очень важному вопросу, то это тоже могло…нет, не могло, это невозможно существующими способами.