Золотоискатель. Истоки - стр. 16
Затем весь штаб пересадили на бот и отправили на Петровский пост, представлявший собою несколько убогих домишек, в которых жили матросы, служащие, и поп Иннокентий, сын Московского Митрополита. В общем, несмотря на то, что Геннадий Иванович еще пару лет назад пытался придать селу важное стратегическое значение, грустное и дикое было это место… Зимою домики заваливало снегом по самую крышу, а осенние шторма заливали колодцы солью, и жителям приходилось топить снег. Будущее военного поселка виделось мне прозрачным и суровым: казармы для нижних чинов, дома получше для офицеров, баня… и все. При мысли о бане я, давно немытый, чесался и мечтал о светлом будущем русского Приморья. А пока мутные окошки моей избы одиноко таращились в прибрежный туман, слушая плеск прибоя – с трех сторон низкий берег окружало неприветливое море, и стояла ужасная сырость, отчего ржавело оружие и инструменты.
По материковой части побережья рассыпались бедные деревеньки гиляков, которые занимались сплошь рыбным делом, и потому кормились мы одною рыбой: уха из лососей, сиг под паром, окунь жареный, щука запеченная, котлеты из востробрюшек, и пирожные-желе на рыбьем клею. От треклятой рыбы просто тошнило, но о разносолах можно было только мечтать. Даже высшие чины могли рассчитывать в этом захолустье лишь на чай и сахар, и то в скромных количествах, да на казенную морскую провизию, доставляемую с Камчатки. Иногда нам удавалось купить у туземцев крупную дичь, и тогда в поселке пару дней был настоящий праздник…
В один из скучных вечеров я сидел у окна и предавался странным размышлениям от том, что до нас на Земле, наверное, были иные цивилизации, которые умели летать… Иначе отчего же я так часто летаю во сне? Причем получается это легко, без всякого напряжения… Ночью сила разума с легкостью преодолевает земную тягу, и просто удивительно, отчего этого не происходит днем. Правда, во снах я летаю невысоко и по большей части в сумерках; наверное, и предки наши взлетали лишь после захода солнца. Интересно, почему?
Скука породила бессонницу, и засыпал я тяжело и тревожно. Этой ночью полетать не получилось, но мне приснился очень странный юноша, почти мальчик – худой и грязный. Из давно немытых его волос торчали острые уши… Юноша, сипло дыша, сгибался под тяжестью небольшого деревянного сундучка за спиной, крепко стянутого веревками. Он повернул лицо, и я увидел, что глаза у него чуть-чуть раскосые, как у гиляков, целые, но почти слепые, смотрящие в никуда… Было видно, что ему нелегко, и я спросил, отчего он не сбросит свой тяжкий груз, даже присев на отдых? Пришелец мне не ответил; из чего я сделал вывод, что несчастный глух и нем, словно пень. Я знаками предложил страннику перекусить, чем Бог послал; зубастый сибирский харьюз пришелся молодому человеку по душе, и он впился в нежное мясо, словно не ел целую вечность… Но груз свой при этом не снял, чему я немало удивился, ведь плечи юноши были истерты в кровь!
…Пробормотав что-то вроде извинительного «разрешите вам помочь», я осторожно попытался освободить худое тело, едва прикрытое рубищем, от врезавшихся в него веревок… Однако гость неожиданно бросил свою рыбу и гневно отшатнулся! Гнилые вервии лопнули от резкого движения, и сундучок грянулся об пол, треснув от удара. Из трещины тут же вытекло с десяток потертых золотых монет. Я вытаращился от удивления… Как, имея столько золота, можно ходить таким оборванцем?…