Золото, перина и ночная чертовщина - стр. 17
– Мне так страшно! Если б ты знала! – проговорила она между всхлипов.
– Ну, будет, мисс, будет… Чего именно вы боитесь?
– Того, что не знаю, что там случится… что покажусь смешной… ошибусь, наделаю глупостей… Или даже, – прибавила она на одном дыхании, – что меня обидят, сделают больно…
Садима взяла Мэй за подбородок и приподняла ее голову.
– Смешной быть не смертельно. И, говоря по правде, опасности, на мой взгляд, никакой. Посмотрите на сестер: поутру они явились бодрые и свежие, как будто в спальне ровно ничего не случилось.
– Но в чем же тогда испытание? Не понимаю! – вскрикнула Мэй.
– Узнать это можно только одним способом.
И, пользуясь их детским «ты», Садима прибавила:
– Мэй, ты пойдешь туда, и все будет прекрасно. Разве тебе не любопытно? Иначе будешь жалеть всю свою жизнь, что не решилась на это странное испытание, так ведь? Да и вообще, нельзя позволять Маргарет и Мэри так с тобой обходиться.
Мэй поддалась мягко-повелительному голосу Садимы. А горничная подала ей халат и подвела к двери. Но на пороге Мэй оцепенела от вновь нахлынувшего страха.
– Пойди вместо меня! – воскликнула она, в последнем порыве сбежать от неизвестности. – В темноте кто заметит разницу? Ты оденешься как я, и все.
Искушение кольнуло Садиму. Ей очень хотелось понять суть странного испытания. Но искра эта вспыхнула и погасла. Садима вспомнила свое место. Горничная – и на шелковых простынях!
– Мы так мало похожи, – сказала она с досадой.
Мэй прижалась к ней в отчаянии. Садима усадила ее на диван, обняла и стала качать как маленькую. Мэй напоминала ей перламутровую раковину. Изящество, хрупкость, прозрачность. Каждая косточка выточена так тонко – ключицы, бедро, желобок позвоночника. Глаза Мэй блестели, туманясь от непреходящего жара, а влажные ресницы, казалось, покрыты лаком. Уши просвечивали розовым.
В маленькое светящееся ушко Садима нашептывала о ясной, лучезарной красоте Мэй. Воспевала ее светлоту долго и неспешно. Мэй позволяла себя баюкать. Мало-помалу монотонные ласковые слова горничной успокоили ее. Мэй набралась решимости и встала.
В тот же миг с уместностью, делающей честь его опытности, в дверь постучал дворецкий. Младшая сестра ушла ночевать в загадочную спальню.
С ног на голову
Снова утро, и снова две сестры Уоткинс спускаются к завтраку на заре. Садима тоже с ними, и ей тревожно от мысли, что накануне она подтолкнула свою хозяйку пойти в роковую спальню.
Дверь открылась. Вошла Мэй.
Бессонная ночь оставила на лице отпечаток: под глазами круги, веки тяжелые, щеки впалые. Садима усадила ее, налила чаю, тревожась все больше. Маргарет и Мэри терялись в догадках.
В дверь заглянул лорд Хендерсон. Даже не потрудившись войти, он задал все тот же вопрос: «Хорошо ли вы спали?» Казалось, он спешит вернуться к другим заботам.
Мэй не ответила. Она сидела, все так же опустив голову и сцепив на коленях руки. Лорд Хендерсон подошел к ней и повторил вопрос. Поскольку она сидела молча, он присел перед ней и участливо вгляделся в ее измученное лицо.
Мэй опустила глаза на лорда и негромко сказала, потому что была смелой девочкой:
– Нет, милорд, спала я нехорошо. И винить могу только себя. Ночь я провела в тревоге, пытаясь понять, в чем же состоит испытание, которому вы нас подвергаете. Я смотрела во все глаза, слушала во все уши, ожидая, что же на меня обрушится. Милорд, мне кажется, спутницу жизни выбирают не так. О! Я в этом мало что понимаю. Но никого так не мучают понапрасну. Если взять на себя смелость говорить за девушек, таких, как я, простых и бесхитростных, то, по-моему, вам следует бросить это ребячество и честно искать подходящую супругу, глядя на манеры, вкусы и личность девушек, а не устраивать этот странный розыгрыш, от которого я так извелась.