Золотая ангулоа - стр. 6
Глаза у неё налились слезами. Костя подумал, что сейчас начнутся рыдания, но Зина вынула из кармашка беленький платочек, быстро промокнулась им, принудила себя улыбнуться и, бросив на соседа кроткий взгляд, сказала:
– Простите, Константин Иванович, что-то у меня с головой. Какие-то завихрения. Это пройдёт. Простите.
Взметнув подолом, она побежала с огорода и скрылась за углом своего дома. Костя услышал, как хлопнула сенная дверь. Он давно знал девушку, она выросла у него на глазах. Немножко, конечно, жалко её, но на душе было пусто. Ничего, Зиночка, найдёшь себе кого-нибудь. Если повезёт…
Лето и большую часть осени он безвылазно провёл в Рябиновке, погружаясь во всё более глубокую депрессию.
– Ты бы в городе, что ли, побывал, на людей посмотрел, – стала поговаривать тётушка, наблюдая за ним. – А то сидишь здесь, как бирюк.
Костя всё больше отмалчивался, но однажды вечером, вняв уговорам, смыл огородную грязь, натянул на себя парадно-выходную одежду, сел в маршрутное такси и доехал до центральной городской площади. Бесцельно побродил по улицам, созерцая шеренги проституток, освещённых рекламными огнями, потолкался среди прохожих, избегая встреч с компаниями подростков, всегда готовых завязать драку с одиноким человеком. Зачем-то зашёл в универмаг, затем – в какой-то другой магазин и завернул в первую попавшуюся пивную, где и просидел чуть ли не до полуночи. Домой, в Рябиновку, вернулся выпивши – некрепко, но в глаза всё же бросалось.
«Ну вот, хрен редьки не слаще, – подумала Варвара Степановна, когда от племянника потянуло спиртным. – Как бы не повадился».
А Костя и в самом деле повадился. Уезжал по вечерам в город и уже ночью возвращался «под газом». Так продолжалось неделю или полторы, пока не повстречал он Анатолия Дмитриевича, своего бывшего школьного преподавателя по литературе. Из-за низкого учительского заработка Анатолий Дмитриевич лет двенадцать назад подался слесарем на пищекомбинат, да так там и остался.
– Как поживаем, как дела? – задал Костя стандартные вопросы, когда они чокнулись и выпили по первой.
– Дела как сажа бела, Серьга. Каждое утро просыпаюсь, словно на казнь, – ответил бывший учитель, глядя на него заслезившимися после рюмки глазами. – Жить не хочется. Был бы пистолет, давно застрелился.
За бутылкой водки и пивом Анатолий Дмитриевич долго и нудно рассказывал о бессмысленности жизни. О том, как из года в год крутит он эти проклятые краны, и всё одно и то же, одно и то же, и как, чтобы хоть немного выбиться из колеи, после работы и по выходным «закладывает за воротник».
Косте же запали слова о пистолете. «Застрелиться – в?от как надо, вот как проще всего покончить с этим дебилизмом», – думал он, слушая некогда любимого учителя, теперь же слесаря по кранам.
У выхода на улицу он столкнулся с каким-то небритым, бомжатистым на вид мужиком с отвислой нижней губой.
– Слышь, братан, выручи, дай два рубля, – сказал мужик, трогая его за рукав. Костя достал из кармана пятирублёвую монетку и подал.
В переулке, рядом с пивной, под моросящим дождём женщина, лет тридцати с небольшим, отрешённая от всего, выискивала что-то в мусорном баке, бутылки, наверное. Приятное, интеллигентное лицо, опрятная, чисто одетая, с тяжёлыми, аккуратно расчёсанными тёмными волосами, ниспадавшими на плечи.