Зной - стр. 43
Весь следующий час с четвертью Фахардо продолжал изливать псевдособолезнования, пододвигаясь между тем все ближе и ближе к Глории и даже решившись через какое-то время забросить руку поверх спинки ее сиденья. Она же, стараясь замедлить его продвижение, снова и снова спрашивала, куда ей ехать.
В конце концов он сказал:
– Доедем до нужного поворота, я вам его покажу. – И опустил ладонь на ее бедро.
– Расскажите мне о вашей жене, Teniente, – попросила она.
Фахардо засмеялся, откинулся на спинку своего сиденья и сложил руки на коленях.
– Она – чудесная женщина. О лучшей я и просить не стал бы.
И до конца поездки ничего больше не предпринимал.
Они ехали вдоль протянутой через карликовые холмы линии электропередач. Дорога начала вести себя поприличнее и привела их к форпосту, образованному заправочной станцией, винной лавочкой и почти заброшенной стоянкой жилых автофургонов. Последовавшую за ними горстку домов Глория городом не назвала бы, однако слева от дороги объявился знак, известивший ее, что она въезжает в город Хоакул.
И действительно, вскоре слева же возникла троица приземистых бетонных пародий на архитектуру. Первой была радиостанция, второй – хозяйственный магазин. Оба здания пребывали в лучшем состоянии, чем третье – клиника. Мысль о том, что именно сюда привезли перед смертью Карла, внушила Глории ужас. Проще и милосерднее было оставить его умирать при дороге.
Да это заведение и клиникой-то не назовешь, решила она, проталкиваясь вместе с Фахардо сквозь вращающиеся двери, оно еле-еле на медпункт тянет. Приемную от стены до стены заполняли люди – кашлявшие, чихавшие, окровавленные, стенавшие и жалобно вскрикивавшие, когда кто-нибудь задевал их сломанные конечности. Арахноидальные дети, норовившие вскарабкаться на обветшалые складные стулья, чтобы стянуть с подоконника цветочный горшок, вывалить из него землю на пол и соорудить недолговечную крепость. Мужчина в изодранных джинсах, с обернутой грязной тряпицей рукой и лужицей крови, натекшей между его башмаками. Одетая во все синее коренастая женщина проталкивалась сквозь толпу, отдавая распоряжения и хлеща резиновой перчаткой тех, кто не спешил их выполнять. Она отличалась сильной хромотой и не отличалась ни малейшей приятностью. На скамье сидел, безнадежно пощипывая свое лицо, катастрофически прыщавый подросток; под ним, демонстративно пренебрегая стоявшим вокруг гвалтом, похрапывал бродяга с гривой Джерри Гарсия.
Громовый гвалт ударил Глорию по барабанным перепонкам, застав их врасплох. Блевотина и моча, агония и какофония. Люди, орущие в сотовые телефоны, заткнув свободное ухо пальцем.
Один из мальчишек, пробегая мимо бродяги, наступил ему на лодыжку. Бродяга пробудился, взревев, и вскочил на ноги:
– Chinga tu puta madre pinche[33]…
Он погнался за мальчишкой, но женщина в синем подхромала к нему, смазала перчаткой и велела сесть. Бродяга замахнулся на нее, однако кулак его пронесся сильно выше ее головы, открыв беззащитное солнечное сплетение, и женщина с удивительной грацией пнула дурня в живот, и он отлетел обратно к стене.
– Жди своей очереди! – проревела женщина.
Это же медсестра, сообразила вдруг Глория.
– Подождите здесь, – сказал Фахардо. – Я попробую найти врача.
Он направился к сестре, чтобы поговорить с нею, а Глории осталось лишь втиснуться на незанятое место у стены.