Змея. Часть 2 - стр. 8

Когда она глянула на собственное отражение, то охнула от неожиданности. Её большие груди, увенчанные вспухшими темными сосками, а так же мысок чёрного лобка – всё это непозволительно дерзко просвечивало сквозь тонкую ткань.

– Боже правый, – прошептала она. – Да, как же я выйду к нему в таком-то виде? Грех-то какой…

Она стояла босая, в длинной сорочке, закрыв руками пылающее от стыда лицо.

– Вы готовы, Татьяна Николаевна?

– Я? Да… Ох, пожалуй, что нет. Вы знаете, Григорий Александрович, я не могу выйти к вам в таком виде, – крикнула она из-за двери.

– Ну, что за глупости, Татьяна Николаевна. Я же по второму образованию почти доктор. Разве докторов стесняются?

– Я не знаю, как оно бывает у прочих, но я, я… Я хочу сказать, что передумала. Я не желаю этого обряда. Бог с ним. Я просто подам на развод.

– Что ещё за вздор! Выходите сейчас же.

– Не буду!

– Я приказываю вам, отбросить всякий ненужный стыд и выходить.

– Я не могу.

Дверь в гардеробную распахнулась. В проеме стоял консультант Петровский и в упор смотрел на ее торчащие сквозь тонкую ткань груди. Ей даже показалось, что он непозволительно долго смотрит туда, куда ему вовсе не следовало бы смотреть. За круглыми стекляшками очков она не видела выражения его глаз. Он смотрел и отчего-то молчал. Она инстинктивно прикрыла грудь полными руками.

– Я должна одеться. Простите меня, Григорий Александрович. Я не готова, я не могу. Бог с ним, с моим супругом. Пусть делает, что хочет. Я не желаю…

– Погодите, – он взял её за руку.

И в этот момент она почувствовала, что его пальцы дрожат.

– Здесь темно, я всё равно ничего не вижу, – отчего-то шепотом произнёс он. – Выходите сюда. Я не смотрю на вас.

Татьяна сделала несколько робких шагов из гардеробной. Он провёл ее в центр комнаты. Она опустила взгляд к самому полу. Там, прямо на крашеных половицах, она увидела прочерченную мелом пентаграмму, в центре которой находился треугольник. Один их углов треугольника венчался фотографией Михаила Гладышева, стоящей на какой-то странной подставке. Рядом, чуть ниже, горела небольшая свеча. Напротив, в другом углу, возвышалась фотография её подлой разлучницы – Барбары Соболевской. Меж ними, вместо мела, шла неровная белая дорожка. Татьяна стала присматриваться.

– Это соль, – пояснил Петровский.

– Зачем?

– Соль нужна для их разрыва.

– Вот как?

– А вы становитесь сюда. И от вас к мужу я прочертил черту из ритуального мела. Вы должны встать и чётко представить образ своего супруга. А я начну читать заговор.

– А после него что будет? Он полюбит меня?

– Несомненно… Отчего ему вас не любить?

Она не ответила. А только вновь зажмурила глаза и убрала от груди руки.

Подле себя она услышала гулкие шаги Петровского. Он вышел на середину комнаты. В его руках была старинная книга. Он стал что-то бормотать на непонятном Татьяне языке, усиливая голос на одних фразах и понижая его на других. Татьяна внимательно слушала его. Ей казалось, что вместе со звуками его голоса она явственнее услышала треск свечей и какой-то гул, от которого по всему телу побежали мурашки. И это гул нарастал. Внезапно закружилась голова, и одна за другой затрепетали, запрыгали и поплыли в хороводе тёмные стены большой комнаты. А Петровский… Ей вдруг почудилось, что он оторвался от половиц и завис на пол аршина меж полом и потолком. И уставился на неё сквозь стекляшки круглых очков. Она зажмурилась и тряхнула головой, стараясь очнуться от этого странного видения, в которое она так опрометчиво угодила. Но треск огня становился сильнее, а голос Петровского звучал почти зловеще. Она ойкнула и пошатнулась. В это мгновение Петровский опустился на пол и, откинув колдовскую книгу, бросился к ней на помощь. Она ощутила его сильные, худые руки, острый запах табака и ещё чего-то иного, совсем нового. Это был запах чужого мужчины.