Змея. Часть 1 - стр. 31
– А как же. Я понимаю…
Когда они уже были на пороге, она вдруг вспомнила о деньгах и сунула в карман Петровскому несколько ассигнаций. Тот поклонился и ушёл.
Едва живая и бледная от обилия новой информации, Татьяна Гладышева вошла в свои покои, и к ней тут же подлетела сухопарая Серафима и, взяв хозяйку за руку, увела на диван и накрыла пледом.
– Да, на тебе лица нет. Приляг, голубушка. Приляг, милая.
– Ой, Серафима, похоже, вляпалась я в какую-то авантюру.
– Отчего, голубушка, такие мысли?
– Ты всё слышала?
– Не всё. Он тихо говорил. Я итак старалась за портьерой не дышать, но потом ушла. Побоялась, что выдам себя. У этого чернеца больно уж взгляд лихой. Глаза пронзительные. Я боюсь его.
– Вот и я боюсь, – она перекрестилась. – На что только я иду из-за любви к своему ловеласу.
– Бедная моя, – Серафима положила сухую ладошку на лоб хозяйки. – Никак лихорадка у тебя?
– Да, неужто? – Татьяна потрогала собственный лоб. – Нет, вроде, нет жару.
– Это всё от нервов у тебя, милая. Ты поспи.
– Какое там спать. Скоро Миша из библиотеки должен вернуться.
– И пусть. Ты помнишь, что твой консультант тебе наказывал?
– Помню. Что надо как можно меньше на глазах у мужа мельтешить.
– Вот именно. Кухарка его сама покормит.
– Эх, – Татьяна протяжно вздохнула. – За что господь меня такой любовью наказал? Да, ещё к кому? К собственному мужу.
– Так не наказал тебя господь, а одарил.
– Да, только от подарка такого у меня всё сердце изболелось.
– Любовь она такая… Ты поспи, голубушка, поспи, милая.
Было начало марта. На смену февральским ветрам и метелям пришла недолгая оттепель, а после неё вновь ударил лёгкий морозец.
Татьяна Николаевна дремала, кутаясь в тёплую шаль, и гоняла чаи с ванильным печеньем и яблочной пастилой. Она уже стала и вовсе забывать об обещаниях ушлого Петровского.
Однако через три дня в передней раздался звонок. Хозяйка приказала прислуге, пойти посмотреть, кто пришёл. И каково же было её удивление, когда она увидела в дверях консультанта Петровского и ещё двух господ. Прихожая тут же наполнилась ароматом дорогих заграничных духов. Сразу после Петровского тяжёлыми шагами в коридор вошёл высокий и довольно грузный мужчина лет пятидесяти, с мясистым, чуть надменным лицом и тёмными волосами с проседью. Одет мужчина был в добротное зимнее пальто на меху и бобровую шапку. Вслед за мужчиной в переднюю впорхнула высокая дама. Вернее, это была не дама. Это была молодая и очень красивая, черноволосая девушка, одетая в манто из соболя и длинную шерстяную юбку в пол. Из-под юбки виднелись узконосые, невероятно элегантные ботики на каблучке. На голове женщины красовалась маленькая бархатная шапочка, под которой едва умещалось облако густых тёмных волос.
Татьяна Николаевна, увидев на пороге собственного дома такую невероятную красавицу, даже онемела от неожиданности. А та посмотрела на неё черными, словно, смоль глазами. Это были глаза шалой цыганки или крымской татарки… Бог весть, кто по национальности была эта девица. От её магнетического взгляда Гладышева сначала обомлела, а после и сильно оробела. Ей стало немного дурно. Жар бросился в лицо. В голове, словно набат, звучали крамольные мысли: «Зачем я позвала этих людей в свой дом? А если приедет Миша и сразу же влюбится в неё? Что тогда? Она так хороша. Неужели она супруга этого немолодого господина? На сколько же лет она его моложе? Господи, что же делать? Может, прогнать их, пока не поздно? Но это будет неудобно. Может случиться скандал…»