Змея. Часть 1 - стр. 26
Худо бедно, но Татьяна Николаевна со всем жаром её деятельной натуры всё же углубилась в это, новое для неё занятие. И совершенно не интересовалась жизнью своего супруга.
Как мы успели упомянуть выше, Гладышев недолго горевал от расставания с Аннушкой. Уже через месяц он стал замечать, что все его костюмы вновь стали сидеть на нем, словно влитые. Теперь он хорошо и с аппетитом ел и крепко спал. А ещё спустя пару месяцев он поймал себя на мысли о том, что уже не вспоминает о своей белокурой фарфоровой девочке с голубыми глазами.
«Какое счастье, что я на ней сдуру не женился, – подумал он. – Пришлось бы расходиться с Татьяной. Начался бы такой переполох, скандалы. Боже сохрани. И главное – зачем?»
За то время, пока Татьяна Николаевна, к его огромной радости, была занята какими-то весьма странными, новыми увлечениями, он даже успел ненадолго поволочиться за одной молодой и очень состоятельной вдовушкой. Но эта, новая связь, не принесла ему каких-либо серьезных душевных потрясений. С рыжеволосой вдовушкой он встретился лишь несколько раз, а после довольно быстро к ней охладел. От скуки он решил сесть за оставленную им работу по горной инженерии. И так как к этому времени он вышел в отставку, то решил заняться сим трудом весьма обстоятельно и неспешно. Теперь он посещал Императорскую публичную библиотеку, в читальном зале которой имел возможность изучать зарубежные журналы по горным разработкам и металлургии.
В общем, вышло так, что супруги Гладышевы теперь были оба заняты – каждый своим делом. А все их прежние скандалы и недомолвки на время стихли и успокоились, словно море после сильного шторма.
Время от времени жена с важным видом показывала Гладышеву какие-то свои акварели с пейзажами и натюрмортами. В самом начале эти работы были беспомощны и кургузы, словно рисунки ребенка. Но по мере учёбы, они становились всё лучше и симпатичнее. За вазу с фруктами Михаил Алексеевич однажды даже искренне похвалил Татьяну Николаевну.
Спустя несколько месяцев она всё же охладела и к живописи, а заодно и к своему новому учителю рисования, указав последнему на дверь, потому что он ненароком позволил себе реплику о том, что находит эти занятия пустым времяпровождением, ибо не видит в Татьяне Николаевне ровно никаких художественных талантов. Вспылив, она прогнала горе-учителя с глаз долой, а потом собрала в кучу все свои акварели и со слезами сожгла их на заднем дворе.
После сего «костра тщеславия» она вновь впала в недолгую депрессию, а вынырнув из неё, увлеклась танцами. Правда, танцы она забросила ровно через десять дней, ибо у неё «заболели ноги от ненужных выкрутасов».
Потом была поэзия, и небольшой забег по поэтическим сборищам и квартирным сходкам. Из которых она едва унесла ноги, ибо наряду с порцией новых стихов о несчастной любви, ей предложили понюхать какого-то белого порошка. А один бледный, чахоточного вида поэт– символист обозвал её «тётенькой» и предложил стать её любовником на полном содержании со стороны Татьяны Николаевны. Это предложение совсем несимпатичного, болезненного вида сочинителя показалось ей настолько оскорбительным, что она, прорыдав весь вечер, решила более не связываться со столичной поэтической богемой.
В итоге ей вновь пришлось обратиться к консультанту Григорию Александровичу, который стал откровенно забывать о своей старой клиентке. Но она написала ему гневное письмо, в котором потребовала как можно скорее явиться к ней для новой консультации.