Змея. Часть 1 - стр. 12
И она обмотала шею тёмно-зеленым страусиным боа, в тон к платью.
– А, то есть, здесь всё будет закрыто?
– Ну, конечно…
– Ну, ладно тогда.
Как он и ожидал, его утонченная и экстравагантная спутница вызвала в «Дононе» настоящий фурор. Когда под звуки фокстрота, в потоке ярких софитов, она, виляя маленьким задом, шла меж столиков по ковровой дорожке, то её, небрежно накинутое боа, слетело с худых плеч, обнажив весь немыслимый фасад тоненького шёлкового платья. А Гладышеву приходилось не единожды поднимать этого мохнатого змея и цеплять его Анне на шею. Порой всё это выглядело довольно комично. Ему казалось, что он выступает в роли Адама, пытающегося прикрыть бесстыжую Еву хотя бы фиговым листком.
– Отчего ты сразу не пошла сюда голой? – злился он, перехватывая множество наглых мужских взглядов, устремленных на его спутницу.
В этот вечер он мало ел, зато много пил. Говорил часто невпопад и весьма глупо. Разговор с приятелями совсем не клеился. Он злился на то, что оба его визави, как ему казалось, без меры пялились на несносную Анну. В эти минуты ему мерещилось, что и она сама мерзко смеется, говорит пошлости и невероятно много пьёт шампанского. Он не слышал никаких декламаций от сборища поэтов, кои происходили на небольшой импровизированной сцене.
Зачем я сюда пришёл, злился он. Послушать их декадентские стишата о бренности всего сущего? Сыты мы всем этим добром по самое горло. Проходили уже когда-то. Если всё настолько бренно, то отчего же вы сами сейчас жрёте и пьёте с таким скотским и жизнелюбивым аппетитом? Тот, кто отчаянно взывает к смерти, не должен проявлять столько, плохо скрываемого эпикурейства. Он с отвращением наблюдал за одним патлатым рыжим поэтом, который несколькими минутами ранее сообщил в своих стихах о том, что «вся жизнь – один тлен» и «нам недолго жить тут, господа», а потом пошёл и зажевал свой спич жареным рябчиком. О, да ты, милый, станешь истинным гедонистом, если после рябчика сожрешь еще омара и кусок стерляди.
Да, ему было вовсе не до стихов. Он мечтал, как можно скорее, уехать домой и увезти Анну из этого пошлого, сверкающего огнями вертепа, куда он угодил по собственной глупости. Он видел, как инженер Колычев пригласил его спутницу на танец. И как жалко и вместе с тем порочно смотрелась её вызывающая худоба. Со стороны казалось, что с Колычевым танцует наивная девочка-подросток, а вовсе не женщина.
Ему стало мучительно стыдно. Тошнота подкатила к горлу.
– Вытри с губ эту гадкую помаду, – шептал он позднее, когда она вновь вернулась к столу.
– Прекрати, – отшучивалась она, томно поглядывая на его товарищей. – Ты сегодня несносен.
Наверняка все понимают, что она моя любовница, лихорадочно думал он. Дал бы бог, чтобы никто из знакомых не встретился, иначе не оберешься позору. Господи, и эта троица за противоположным столом, тоже глазеет в нашу сторону. И вон тот, старый козел с жидкой бородкой, себе уже всю шею свернул. И эти писаки туда же! От волнения и тревоги ему мнилось, что на его спутницу смотрит вся ресторанная публика. Ему чудилось, что он угодил в какой-то мистический огненный круг, в центре которого вращалась блудница Аннушка. А он, словно ревнивый отец, стыдился её жалкой наготы.
Когда в пьяном угаре он оказался в курительной комнате, то подле себя услышал хриплый голос незнакомого краснолицего и полного господина, одетого в дорогой фрак.