Змеелов - стр. 33

Молодых на месте не оказалась. Ирга зябко поёжилась: одна, запертая в избе, окружённой туманом, она вспомнила не только дурной сон, но и все страхи, что одолевали её сызмальства. Спасибо хоть воды дома имелось вдосталь. Ирга зачерпнула ковшом и сама не заметила, как осушила его до дна. От входа потянуло холодом – сердечко дрогнуло. С детства, напуганные враками, Ирга и Василёк запирались на щеколду, а нынче через приоткрытую щель заползал сквозняк. Девка метнулась закрыться, и тогда только увидела брата, сидящего на влажной от росы ступеньке спиною к двери.

– Вас… – окликнула она, но брат не услышал.

Рыжие кудри Василька золотились заместо рассветных лучей, в низину не достающих. Он слегка покачивался из стороны в сторону и мурлыкал себе под нос давно позабытую братом и сестрой песню. Дневное светило поднималось всё выше, но никак не могло затопить светом тёмный овраг, в котором прятался дом, и туман, чуя, что время его на исходе, становился лишь гуще у нижней ступени крыльца.

– Василёк!

Брат не обернулся. Лишь, кажется, петь стал громче. Зато туман заполз ещё на ступень выше, почти коснулся пальцев на босых ступнях. Ирга распахнула дверь, та стукнула об косяк, но отчего-то не раздалось ни звука. Лишь песня продолжала звучать…

– Вас, пойдём домой! – взмолилась Ирга.

Она наклонилась, тронула брата за плечо. Тот качнулся ещё раз и замер. А у Ирги снова пересохло во рту. Туман, оплетающий ноги Василька, был чёрным. Да и не туман вовсе, а длиннющий змеиный хвост. Кольца сжимались, новыми и новыми петлями захлёстывали тело. Но Василёк словно не видел. Сидел, улыбаясь, и мурлыкал себе под нос.

– Вас! Василёк! Ва-а-а-ас! – Ирга трясла его изо всех сил, кричала и звала… – Вас! Вас, проснись! Проснись, пожалуйста!

Она заплакала и… проснулась.

Холодные слёзы царапали скулы и ныряли в уши. Она лежала на спине, вытянувшись стрункой и таращилась в потолок. Во рту было сухо от ужаса. Ирга хотела вскочить, но запуталась в одеяле и с грохотом свалилась на пол.

– Ирга! Живая?

Первое, что она увидела, – запертую на щеколду дверь. Потом ноги брата и обеспокоенное, круглое ото сна, лицо Звенигласки.

– Серденько, ушиблась?

Ирга натянуто улыбнулась – пересохшие губы треснули.

– Повернулась неловко, – соврала она. – Бывает же. Ровно дитё малое…

Голос у Ирги дрожал, а взгляда она никак не могла оторвать от ног брата. На икрах, пониже колен, темнели продолговатые синяки.

***

Наперво, Первак отослал дочерей к тётке, дабы не совали любопытные носы, куда не просят. После вызвал соглядатая – неприметного дедка усмаря, чтобы доложил, как ведёт себя чужак и чего требует. И, конечно же, чтобы получше рассмотрел покойника. Можно было б и самому сорваться с места, никто бы не осудил. Но прежде следовало понять, что сказать людям. Увидь яровчане, что староста напуган и растерян, как и все в селении, началась бы настоящая буря. А поскольку бури хотелось избежать, Первак решил поступить так, как поступает любой умный мужик – посовещаться с женою.

Шулла надоумила его повременить до утра с суетой. Она, как и супруг, спать не ложилась. Уснёшь тут, когда эдакое Лихо в Гадючий яр пожаловало! Да ещё и Костыль этот… Парня-то жаль, конечно, ну да разобрались бы как-нибудь. А вот что делать с колдуном?

Первак сидел в маленькой сторожке, поставленной во дворе нарочно для таких вот бессонных ночей. Здесь у него имелся и какой-никакой инструмент – руки занять, и припрятанная бутыль медовухи, дабы мысли привести в порядок. Накинув на плечи платок, Шулла спустилась с крыльца и уверенно направилась к кривоватой постройке, кокетливо укутавшейся орешником.