Злые духи - стр. 40

Тамара стала объяснять Ремину, в чем заключаются особенности этого кафе, и прибавила:

– Отсюда мы пойдем на Butte в Lapin agile, послушаем старинные романсы, потом в Halle к Pére Tranquille.

– Тамара Ивановна, да я уж теперь спать хочу, – запротестовал Ремин.

– Ну, голубчик, ну пойдемте, я сама не знаю, почему мне с вами так легко, будто вы добрый дух какой! Ремин, вы знаете, отчего я сегодня пьяна?

– Полноте, Тамара Ивановна…

– Да, да, я пьяна, и это не первый раз, что я вином стараюсь заглушить… У меня горе. Самое ужасное горе, когда начинаешь чувствовать против своих убеждений, когда приходится, отстаивая свои принципы, лгать себе и другим. Легко ли это?

– Конечно нелегко.

– Если бы я была суеверна, – продолжала она, облокачиваясь на стол, – я бы подумала, что злой дух овладел мною, и пусть бы овладел глупый, простой русский черт. Я, земляк, люблю русского черта. Он захудалый, несчастный черт. Вечно он впросак попадает, всегда он посрамлен, и первый попавшийся мужичонка его надует. Люблю я милого, безвредного русского черта. Ему бы, как земляку, обрадовалась, мы бы поладили. Ну… ну пусть немецкий черт, интеллигентный, ученый Herr Мефистофель, и тот ничего, с ним можно спорить, ругаться, в мирной беседе философию разводить, сказать: «Мне скучно, бес». Даже на Лермонтовского демона согласна! Ведь это разочарованный поручик тридцатых годов в маскарадном костюме… Так ведь такой не удивит! Я его скорей моими страстями удивлю, он, пожалуй, как школьник, рот разинет.

Нет, мною овладел черт самый страшный… тот, дьявол… Знаете ли вы Ремин дьявола Средних веков? – Придвинулась она к Ремину.

Лицо ее побледнело, и углы губ болезненно опустились.

– Знаете вы его? Того, который чистую девушку заставляет летать на шабаш, набожного художника украшать фронтон церкви адскими чудовищами, того, который является в пурпуре и в золоте, в блеске. Люцифер! Иногда отвратительный козел, иногда прекрасный юноша, тот, что создал кошмар инкуб и суккуб, кто царствует плотью, кто эту плоть обратил в царя нашей души и правит страшную кровавую мистерию.

– Вы, Тамара Ивановна, говорите о дьяволе так, будто сами в него верите, – улыбнулся Ремин.

– Не могу, не хочу верить, но когда вам этой чертовщиной три месяца голову набивают… когда… Не хочу верить, а сама вот оглядываюсь и думаю, а вот за эти слова вот…

Тамара вдруг поднялась, бледная как полотно, с широко раскрытыми глазами. Ремин в испуге тоже вскочил.

– Тамара Ивановна, что с вами?

– Ничего, ничего, – забормотала она, опять опускаясь на стул. – Garçon, un siffon[10], – приказала она слегка дрожащим голосом.

– Что с вами? – повторил свой вопрос встревоженный Ремин.

– Ничего, просто выпила лишнее, – ворчливо сказала она, сдергивая с головы шляпу и вытирая надушенным платком вспотевший лоб.

– Не выйти ли нам на воздух?

– Э, пустяки. Хмель от содовой сейчас пройдет. Эге! Посмотрите-ка, Ленька Чагин! Чего его сюда принесло? Добродетель ночью по Монмартру шатается.

Ремин быстро оглянулся, и его глаза встретились с насмешливыми глазами Чагина.

– Вот так неожиданная встреча! Алексей Петрович и Тамара Ивановна – странная комбинация, – улыбнулся он, здороваясь и подсаживаясь к столу.

– Чего же тут странного? Захотели и пришли. Мы люди не добродетельные, и если сидим ночью в кабаке, так ничего удивительного нет, и не будет ничего удивительного, если в худшем месте найдемся, а вот как вы-то здесь оказались? – насмешливо спросила Тамара, откидываясь на спинку стула и закладывая пальцы в проймы жилета.