Злодей и фанатка - стр. 36
Браслет так и не находят, а Ева ещё долго косится на меня с подозрением. Руки у меня болят ещё несколько часов. На коже живота остаются кровоподтёки. В такие моменты я особенно остро чувствую своё одиночество и свою ненужность.
В этом мире, за серыми стенами группового дома, царят свои жестокие законы. Воспитатели нас не любят и используют своё место для того, чтобы издеваться над нами, словно стая волков, высматривающая добычу среди особенно слабых.
И я становлюсь их постоянной мишенью.
За любую провинность они отбирают у меня еду, бьют ремнём и говорят самые ужасные слова, которые может услышать ребёнок. Зимой меня раздевают догола и выволакивают на улицу в качестве наказания за всё, что угодно. Меня будят посреди ночи и запирают одну в чулане с крысами, если в предыдущий день я сделала что-то, что они посчитали неприемлемым. Меня бьют по ногам и животу, стараясь попадать в зоны, которые никто не увидит. А ещё миссис Харпер часто угрожает, что знакома с мужчинами, заинтересованными в маленьких девочках, и она отдаст меня им, если я не буду послушной.
Они уверены в том, что никто за мной не придёт, поэтому не боятся наносить мне увечья. Ведь годы идут. Других девочек забирают, а я становлюсь всё старше, а значит мои шансы на удочерение постепенно уменьшаются. Никто не хочет взрослых детей.
Однажды после обеда на меня выливают ведро грязной воды, потому что я не убрала за собой тарелку. Я стою, промокшая до нитки, а они кричат о том, какая я неблагодарная сука.
И именно в этот момент что-то во мне надламывается. Я понимаю, что не хочу больше плакать и бояться. И молчать тоже. Внутри меня словно лопнула пружина, сдерживавшая годами накопленную ярость. Хватит.
Я поднимаю голову и смотрю на миссис Харпер с вечно кривящимся в презрительной усмешке ртом, толстую и рыхлую, как перестоявшее тесто. В её глазах читается злорадное удовольствие. Она наслаждается моей беспомощностью. Но больше не будет.
Той же ночью я решаю её убить.
Дождавшись, когда все в доме уснут, я тихонько пробираюсь к лестнице и, имитируя детский плач, зову миссис Харпер из темноты верхнего этажа.
– Мне страшно, – шепчу я, стараясь изменить голос.
Воспитательница, ворча себе под нос проклятия, выбирается из своей комнаты и, не включая свет, направляется на звук. Я наблюдаю из-за угла, затаив дыхание. И вот, она подходит к самому краю лестничного пролёта, собираясь спуститься на невинный детский голос. Именно в этот момент у неё не остаётся никакого шанса. Вынырнув из укрытия, одним резким толчком в её жирную спину я отправляю её вниз. Она успевает лишь вскрикнуть, как оступается и уже летит в пустоту, ударяясь о твёрдые ступеньки. В конце всего этого раздаётся глухой удар, затем наступает тишина.
Я бесшумно спускаюсь вниз, ступая босыми ногами по холодным ступеням. Внизу, у подножия лестницы, лежит миссис Харпер. Её тело выгнуто, шея свёрнута под неестественным углом, словно сломанная ветка. Ночная рубашка задралась, обнажив толстые, испещрённые синими венами ноги. Из раны на голове по полу медленно растекается тёмная лужица. Её глаза широко открыты, застывший в них ужас отражает меня саму.
Я улыбаюсь, впервые почувствовав облегчение. Больше никаких издевательств, никаких усмешек. Только тишина. И эта тишина кажется мне сейчас самым прекрасным звуком на свете.