Зло под маской - стр. 3
Пришедшие поздоровались с адвокатом, прошли в гостиную, где расселись по креслам.
Анна попросила помощницу по дому принести кофе.
Калинин приступил к опросу свидетелей:
– Как я понял, погибший Андрей Нестеров являлся вашим другом, так?
– Да, – ответила Анна, – Андрей был талантливым художником. Мы с Олей целый год учились у него живописи и постепенно подружились… Он часто приглашал нас на выставки, в театры, на концерты, заходил на чай…
– Ладил с мальчиком?
– У них были обычные отношения, – пожала плечами красавица, – скорее даже никакие…
Дверь приоткрылась, и заглянула хозяйка дома:
– Извините, что прерываю. Аня, можно тебя на минуту? Не могу найти ключ от ящика.
Та вышла. Было слышно, как сёстры поднимались по лестнице на второй этаж.
Адвокат переключился на Соколовского.
– А какими вы видели отношения между мальчиком и погибшим? Они не испытывали неприязни друг к другу?
– Неприязни? – Максим вальяжно откинулся на спинку кресла. – Знаете… Нестеров был довольно «пёстрым» человеком, если вы меня понимаете. Как психиатр я сразу определил ярко выраженный истероидный тип личности, стремящийся привлекать внимание окружающих любой ценой. Андрей был неплохим, но довольно эгоцентричным человеком. На Германа он старался даже не смотреть, потому что мальчик не входил в круг его интересов. Герман же часто не понимал шуток Андрея и сидел с каменным лицом либо громко выражал своё недовольство – это раздражало Нестерова. Творческий человек любил пошутить витиевато, а ребёнок с аутизмом не в состоянии уловить игру слов и намёков. К тому же, мне казалось, что малыш ревновал мать к художнику, а тому в свою очередь претило наличие у возлюбленной особенного ребёнка. Так бывает, понимаете?
– Хотите сказать, что между Ольгой Барсовой и погибшим были романтические отношения?
– Не то чтобы романтические… но всё к тому и шло. Он был влюблён, она одинока… Ольга и Анна обожают рисовать, особенно, пейзажи – если поехать на природу, то их от мольбертов не оттащишь. Вот в прошлом году Оля и нашла этого художника, стала брать у него уроки живописи и сестру с собой увлекла. Обе ездили в мастерскую 2 раза в неделю. Вскоре отношения с учителем превратились в дружеские и – вот он уже вхож в дом, приглашает обеих в театры, на выставки… – голос Соколовского стал слегка раздражённым, и мужчина закашлялся, видимо, заметив за собой это. – Извините, просто я как серьёзный человек не могу поощрять столь легкомысленное занятие, как рисование, особенно, если оно уносит из реальной жизни: девочки могут проводить с кистями и красками почти целые дни!
– Понимаю. Значит, Герман ревновал мать к погибшему, а тот, в свою очередь, недолюбливал мальчика, как помеху в отношениях с Ольгой, так?
– Именно.
– Тогда следующий вопрос: вы как психиатр и как человек, «заменивший Герману отца», по словам Ольги Николаевны, считаете, что мальчик вменяем?
– Абсолютно.
– Значит, делать ставку на судебно-психиатрическую экспертизу не имеет смысла, – задумался Калинин. – Тогда зайдём со стороны аффекта, – он что-то пометил в своём телефоне и продолжил:
– Вы вбежали в комнату через пару минут после происшествия. Как вёл себя Герман?
– Стоял с окровавленным ножом в руке и не двигался. С того момента: во время задержания полицией, и далее в отделении он только молчал и качался вперёд-назад. Вчера мы виделись с ним – то же самое.