Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть - стр. 55
Фрейд также упомянул, что настоял на осмотре Ирмы Флиссом, чтобы исключить вероятность того, что ее симптомы являются следствием патологии области носа. Связь всего этого с эпизодом Эммы указывает на то, что основным желанием Фрейда, выразившимся в сне об инъекции Ирме, было стремление снять ответственность не с себя, но с Флисса. Так Фрейд хотел обезопасить позитивную сторону своего отношения к Флиссу.
24 июля 1895 г. Фрейд открыл «загадку сновидений». В тот день он написал Флиссу, не упомянув ни о сне, ни о его анализе.
«Ты настоящий дьявол! Почему ты не пишешь мне? Как ты? Неужели тебе больше неинтересно ничего из того, что я делаю? Что там с носом, менструацией, родовыми схватками, неврозами, твоей дорогой женой и плодом? В этом году я все-таки нездоров и должен приехать к тебе. Что же произойдет, если волей случая мы останемся здоровы на целый год? Неужели мы только друзья по несчастью? Или же мы хотим делиться друг с другом и впечатлениями более спокойного времени? Где ты проведешь август? Мы очень уютно устроились на «Небесах»[86].
Сердечные поклоны, твой Зигм.».
Фрейд, который позже отмечал, что судьба и случай определяют развитие любого индивидуума, в этом письме назвал Флисса словом «demon» (dainon – по-гречески еще «судьба», «рок») – то есть сравнил его с той силой, которая управляет нами согласно своим законам и от которой невозможно ускользнуть[87]. Однако – повторимся – он написал это письмо в тот день, который впоследствии торжественно провозгласил днем своего великого открытия.
Фрейд завершил очередной этап своего жизненного пути истолкованием сна об инъекции Ирме и написанием этого письма. Он вступил в новый этап ярким, пытливым, но отягощенным проблемами человеком. Отныне он знал, что, какие бы злоключения ни готовило ему будущее, он кардинально изменил свои воззрения на человеческую жизнь и до известной степени даже ход ее событий. Всякий раз, когда его обуревали сомнения, он мог положиться на анализ сновидений, который вновь и вновь подтверждал его открытия. Однако сформулировать свои идеи в полной мере он смог лишь через четыре года на страницах «Толкования сновидений».
Фрейд утверждал это неоднократно. Вот письмо к Юнгу, которое он написал 2 сентября 1907 г.:
«Я мог бы… рассказать Вам… о долгих годах благородного, но мучительного одиночества, начавшегося с тех пор, когда я впервые увидал первый отблеск этого нового мира; о том, как мои ближайшие друзья теряли интерес к моим изысканиям и переставали меня понимать; о периодах тревоги, когда я сам полагал, что заблуждаюсь, и тревожился о будущем моей семьи: о постепенно растущей во мне убежденности, которая цеплялась за толкование сновидений как за скалу в бушующем море, и о той спокойной уверенности, которой я в конечном итоге достиг…»
Очевидно, что в 1895 г. Фрейд еще не достиг этой «спокойной уверенности».
Толкование первого сна оказалось не только важной вехой на пути развития психоанализа, но выступило и в качестве важного средства самоанализа Фрейда. Несмотря на то что сон об инъекции Ирме предполагал отсутствие каких-либо враждебных чувств Фрейда к Флиссу и не допускал никаких сомнений в его невиновности и «величии», эти чувства и сомнения присутствовали в его подсознании. Отныне Фрейд уже отчасти сознавал, что именно он нащупал путь к решению великих загадок бытия, тогда как Флисс все глубже и глубже погружался в трясину пустого умствования. Твердая уверенность в том, что теперь в его руках оказался мощный инструмент для дальнейших изысканий, стимулировала Фрейда продолжать самоанализ с тем, чтобы углубить свое понимание законов функционирования психики. Неизбежный распад переносоподобного элемента его отношения к Флиссу происходил медленно и непросто. Такая болезненность этого процесса была связана с тем, что данный распад осложнялся рядом внешних обстоятельств. Это и привело в конечном итоге к полному разрыву отношений с Флиссом.