Журавушки - стр. 8
Он протянул тряпицу, в которой лежали золотые колечки, монеты, что-то еще и – выломанные зубы…
Ефим, когда догнал свой взвод, ничего не стал рассказывать про бригадира, только хмурился и всё наклонялся, вырывал пучок травы и брезгливо вытирал руки. А потом отбрасывал его и принимался вытирать ладони о грязную гимнастерку.
Раньше, думал он, убью бригадира, сразу на душе станет легче. Он думал, легче станет, потому что отомстил за брата Петруху. Да и не только за него, но и за другие убиенные души. А сейчас… Сейчас легче не стало. Наоборот, словно камень на душу лег, и нет мочи сдвинуть его, скинуть этот ненавистный груз, который придется тащить всю свою жизнь.
Днём вовсю пригревало, но вечерами, в призрачных сумерках ещё тянуло морозцем. В апреле погода, ох, как обманчива, но всё равно желанна и долгожданна, что сам тоже места не может найти. Радуется природа, а с ней и душа. Умытое солнце, а небо не голубое, как летом бывает, а какое-то ярко-высиненное и глубокое, а по нему облака – белые перья-пушинки: чистые, быстрые и лёгкие.
В затишке стоишь, и жарко становится – солнце пригревает, а от земли холодком потягивает, снег, казалось, почти везде сошёл, так, кое-где в зарослях кустов виднеется да в тени домов, куда солнце редко заглядывает, там ещё тёмные сугробы лежат. И если зачерпнуть снег, раскрошить на ладони, и тогда можно увидеть, как засверкают гранями маленькие льдинки. Пройдёт несколько секунд, и на ладони останется вода, пахнущая свежестью да талым снегом. Но вскоре сугробы возле домов исчезнут. Днём прогреется воздух, и остатки сугробов заплачут ручейками, а возле них уже бледные ростки начинают проклёвываться. Весна пришла, новая жизнь зарождается…
Душа радуется весне, но томится в городе. Антон Иваныч стоял на балконе, поглядывал на чистое небо и жмурился. Хорошо-то как! Солнце играется. Деревья к солнцу тянутся. Вдруг ветерок заиграл, промчался, и теплом пахнуло, но тут же прохладой пахнуло. Воробьи на кустах разговорились, перебивают друг друга, торопятся: «жив-жив, жив-жив», а белоносые грачи важно вышагивают по дорожкам парка, по голой земле, крыльями взмахивают и словно подгоняют: пора в путь, пора в деревню…
Антон Иваныч завздыхал, ещё раз взглянул на парк, что был под окнами, и зашёл в квартиру. И, правда, пора в Васильевку собираться. Казалось, почти всю жизнь прожил в городе, сюда перебрался ещё молодым, учиться поехал и на долгие годы остался. Пора бы привыкнуть, ан нет, всё равно тянет в деревню, и чем старше становишься, тем сильнее она манит. Зовёт родной дом, покоя ночами не даёт. Снится. Утром поднимешься, а мыслями там, в родной Васильевке, где каждый уголок знаком, где ты знаешь всех, и все знают тебя. Пора туда, где тебя ждут…
Долгими зимними вечерами, когда за окнами лютовал мороз и куролесила метель, Иваныч частенько сидел с женой и вспоминал молодость и свою Васильевку. Всё посмеивался, говорил, что вокруг много было красивых девчонок, а женился на своей, на деревенской – она милее сердцу, чем городские.
Так они сидели с женой, прислушивались к непогоде за окном, а у самих только и разговоры, что про деревню. Казалось, всё уж давно обговорено-переговорено, но всякий раз они возвращались к деревне, и было видно, что она для них дороже и ближе, чем город, в котором прожили почти всю жизнь. Прожили, но так и не привыкли…