Журавли над полем (сборник) - стр. 33
Вскоре с группой арестованных Маркина отправили в иркутскую тюрьму. Василий вздохнул с облегчением, но скоро убедился, что вздохнул рано, а надо было бы просто попридержать дыхание, приготовившись к новым испытаниям. Издевательства с избиениями продолжились и в иркутской тюрьме. И чем дальше, тем изощреннее.
Здесь эстафету от Окуня принял мужчина лет сорока-сорока пяти, от которого всегда пахло спиртным. Красное широкое лицо, с веселыми слезящимися глазками на нем и похожим на пуговицу носом, маячило перед подследственным, придвигаясь и отстраняясь в зависимости от того, как реагировал на вопросы пока еще сидящий на табурете арестант. А когда уж падал на бетонный пол, то мог бы заметить, как следователь по фамилии Пухлый, достает из потертого кожаного портфеля бутылку и льет водку в граненую рюмку.
Дальше Пухлого уже не интересовало состояние подследственного, который целиком как бы передавался во власть двух охранников. Эти били с остервенением и для них работа кулаками и ногами, видать, входила в служебные обязанности.
Наконец, дошли и до истинной причины ареста, и Маркин вдруг действительно почувствовал облегчение по крайней мере теперь он мог говорить о том, что знает и что могло касаться сути дела.
– С Ермаковым Сергеем Алексеевичем знаком? – спрашивал Пухлый.
– Знаком. Он работает агрономом по сортоиспытанию Иркутского областного зернового управления.
– Работал, – уточнил Пухлый и заиграл слезящимися глазками, что не предвещало подследственному ничего хорошего. – Гражданин Ермаков арестован и обвиняется по статье 58, пункты 10,11.
– Что это значит? – спрашивал Василий.
– Уголовный кодекс со временем и ты изучишь, – отвечал с ехидцей в голосе следователь Пухлый. – Что касается Ермакова, то он занимался контрреволюционной деятельностью и шпионажем в пользу немецкой и японской разведок.
– Такого не может быть. – опешил Василий.
– У нас все может быть. Где и когда завербовал тебя Ермаков?
– Гражданин следователь, я ничего не понимаю. Меня никто не вербовал. С Ермаковым у меня были отношения, связанные с работой. Я в какой-то мере подчинялся ему, а приезжая в Иркутск, сдавал ему отчеты.
– Ермакову и тебе предъявлено еще одно обвинение, оно состоит в том, что вы оба, находясь в сговоре, не указали в отчетах, что некоторые сорта пшеницы, после многолетнего испытания, по вашей обоюдной вине оказались бесхозными, так как вами двоими не были указаны районы, где они могли бы высеваться. Кроме того, в 1936–1937 годах вами же не была проведена аппробация сортовых семян, и эти семена оказались не обеспеченными сортовыми свидетельствами, чем воспользовались работники «Заготзерна», чтобы освободить себя от лишних хлопот по их особому хранению. В результате такой совместной вашей деятельности сорвано выполнение поставленной пятилетним планом задачи – довести сортовые посевы до семидесяти пяти процентов от всех площадей зерновых культур.
«Это то, о чем хотел меня предупредить Ермаков, подсовывая статью академика Лисицина», – подумал Маркин, вслух же сказал.
– Я знаю, что Ермаков был категорически против того, чтобы запускать в производство недостаточно проверенные новые сорта пшеницы. И в этом я с ним был согласен, потому что существует заложенный природой цикл, не считаться с которым мы не имеем права.