Жизнь житомирского еврея - стр. 13
Хозяйка сказала, что часть посуды и одежды она унесла к себе в комнату, а все остальное можно выбрасывать не разбирая. Я открыл шкаф и увидел, что «все остальное» – это старые книги, альбомы с фотографиями, какие-то безделушки и связки писем. Еще раз переспросил хозяйку:
– Это все действительно нужно выбрасывать? Ведь, наверное, что-то можно сдать в букинистический магазин?
– Ноги у меня не те, чтобы таскаться по магазинам.
Если хочешь, сам неси.
Я взял одну из пачек писем, развязал веревочку и вытащил случайное письмо из середины. На хорошо сохранившемся конверте, аккуратным почерком был написан адрес этого дома. В правом углу наклеены две обычные марки царского времени и благотворительная марка времен Японской войны. Не бог весть что, но на целом конверте с хорошей печатью. Тогда я еще плохо знал марки, никогда серьезно не собирал их, но понимал, что это легко продать коллекционерам. Пролистал пачку, оглядел шкаф с книгами, альбомами и не поверил своим глазам. Такое богатство идет в руки. Не сон ли, право? Но куда это деть? Клавдия Сергеевна не разрешит забрать весь этот «хлам» к себе в квартиру. Что же придумать?
– Мария Федоровна, нет ли у вас сарайчика или подвала, чтобы сложить часть книг?
Хозяйка сразу заподозрила что-то неладное и возразила:
– Ты что, не хочешь далеко таскать? Так я же тебе именно за это плачу десять рублей.
– Нет, нет, Мария Федоровна. Просто у меня нет знакомых в Ленинграде, а здесь много книг, которые я не читал. Хочу их куда-нибудь сложить, а потом потихоньку забрать. Вы же знаете Клавдию Сергеевну, она ни за что не разрешит мне занести эти книги домой.
– И правильно сделает. Я бы тоже не разрешила тащить в чистую квартиру такую гадость. Есть у меня чердак, но тогда ты еще вымоешь мне эту комнату. Да, там на чердаке тоже много хлама, я туда лет десять назад перетаскивала старухино барахло. Но там места еще много.
– Конечно, вымою, Мария Федоровна. Можно посмотреть чердак?
– Обожди, вспомню, где ключ лежит. Там закрыто.
Хозяйка принесла ключ от амбарного замка и сообщила, что закрыт только ее чердак, так что я не ошибусь. На чердаке было довольно темно. Свет еле пробивался через маленькое запыленное и покрытое паутиной окошко. Но видно было, что большая часть чердака занята полуразрушенной мебелью, а под окошком стоит деревянный сундук. Сундук был не заперт, я приоткрыл крышку и увидел, что в нем, так же как и в шкафу, свалены книги, альбомы и какие-то папки.
Уборку комнаты я начал с матраса, оттащив его к мусорным бакам в соседнем квартале. На обратном пути забежал в гастроном на углу и выпросил несколько пустых картонных ящиков. Первым делом сложил содержимое шкафа в ящики и отнес на чердак. В ящиках под кроватью, кроме старого постельного белья и одежды, ничего интересного не было, и я довольно быстро отнес их вместе с разобранной кроватью, стульями и креслом к мусорным бакам.
Со шкафом пришлось повозиться. Добротно сделанный в конце XIX века, он был не только очень тяжелым, но и совершенно не поддающимся разборке. Пришлось с чердака нести тяжелый топор и разбивать его на части. Только к обеду удалось справиться, и я снова оглядел пустую комнату с одиноко висящей над местом, где была кровать, небольшой картиной в плоской простенькой рамочке. На картине было нарисовано что-то похожее на девушку. Собственно, можно было только догадаться, что это девушка, так как тонкие черты склоненного вперед лица существовали как будто отдельно от грубых очертаний неуклюжей фигуры, к тому же перечеркнутой чем-то похожим на простую доску. Я с сомнением еще раз посмотрел на странную картину, размышляя, куда ее тащить. Еще раз идти к мусорным бакам или подниматься на чердак не хотелось, и я решил отнести ее домой. Кажется, она нарисована маслом – что-нибудь за нее дадут. За одну картинку тетка, наверное, не станет ругаться, а может быть, и не заметит ее.