Жизнь как притча - стр. 12
Савватий выдохнул.
– Терпеть не могу читать православные морали! Но по-другому сказать не умею.
– А как же мои товарищи, отче? Выходит, им нет прощения?
– Ответить нелегко, – произнёс старец. – Мы все очень разные и судим об одном и том же, как правило, по-разному! А потом удивляемся: почему Бог одному дал столько, другому – столько? Бог, как сеятель, метнул нас в жизнь: летите, люди! Он наделил каждого свободной волей: думай сам, куда тебе следует упасть. Вот и выходит, развела нас не божественная воля, а собственная.
– Отче, вам бы лекции читать, – Агатий скривился в печальной улыбке.
– Лекции? – чуть помолчав, ответил Савва. – Чтобы учить людей, надо быть безгрешным, как Христос. Иначе будешь сеять поверх знаний собственные грехи. Так-то.
– Почему поверх?
– А как же? Всё существенное имеет вес и оседает, а всё, мягко говоря, прочее всплывает одним в укор, другим в удовольствие.
– Это вы, наверное, про телевидение! – оживился Агатий.
– И про него тоже. Клоунов нынче развелось больше, чем хлеборобов, – усмехнулся старец.
Агатий с удивлением посмотрел на старца.
– Отче, какой же вы грешник?
– А кто ж? – Савва спрятал улыбку, довольный уже тем, что отвлёк собеседника от тягостных воспоминаний. – Помнишь поговорку «Чем дальше в лес, тем больше дров»? Так и в деле спасения. Новичок бесам не интересен, он для них как игрушка. Монах – другое дело. Тут у них интерес особый – поединок! Да только кто ж супротив беса устоит?
– Кто?
– Да никто.
– Вообще никто?!
– Святой да дурак – вот кто.
Глава 4
«Обыденный»
Исповеди Агатия неожиданным образом задели Савву за живое, нарушили бесстрастие его ума. Чувствительное сердце старца наполнилось жалостью к огромной стае таких же юнцов, на долю которых выпало несостоявшееся счастье. «Они в беде, – сокрушался Савватий, – беда в государстве Российском!»
Понимая, что до встречи с ангелами ему осталось годков наперечёт, он всё чаще думал о том, как выстроить жизнь в преддверии смерти. Можно ничего не менять, исповедовать, наставлять, сколько хватит сил, и затем мирно почить в Бозе на радость монастырской братии о новом молитвеннике на небесах. А можно… выйти напоследок в мир и сделать то, к чему зовёт душа: попытать у этого мира справедливости. Всего-то – попытать, зная заранее, что диалога не будет. «Ты с ума сошёл! – возражал сам себе Савва. – Сколько лет, положа руку на Евангелие, ты увещевал воспалённые умы, говоря о послушании всякой власти, ибо всякая власть непременно от Бога. Что ж теперь не сидится тебе на собственных словах? Ёрзаешь как на гвоздях! Выходит, забыл ты простую истину: беда человека кроется не в несправедливости к нему, но в духовном нестроении его самого. И лечить человека надо прежде всего Иисусовой молитвой, а не мирскими таблетками счастья. Ишь, народоволец нашёлся!»
Савва не был готов к такому жёсткому диалогу с самим собой. По обыкновению лёгкий и жизнерадостный, он всю зиму прожил в задумчивости, поминутно обращаясь к Богу за советом и вразумлением. Но Господь молчал. Однажды, выходя из храма после воскресной службы, старец задержался на паперти возле незнакомого прежде бездомца. Одет он был плохо, не по-мартовски. Монаха удивили его голубые глаза, похожие на две капли прозрачного мартовского неба.
– Ты голоден? – спросил Савватий.